осенью. – Я пытаюсь отобрать резиновое колечко у Вячеслава, предоставив Тимуру возможность самостоятельно погрузиться в атмосферу этого всеобщего запустения.
– Смотри. – Он кивает на мемориальную доску, выглядящую как погребальная плита кого-то очень важного, и я тут же застываю.
Черной краской поверх старых фотографий и вошедших в историю фамилий написано: «Пошла ты к черту, Ася Лискина».
– Это он, – шепчу я стене.
– Ты в порядке?
– Нет, но это совсем не важно. Я устала, что Егор повсюду. Я не помню ни одного дня, чтобы он не путался под ногами. Неужели это не закончится?
– Поставь сама точку. Скажи ему все.
Для Тимура это так просто. Просто прийти и сказать, что с другим. Просто признаться хозяину, что временно послужу другому. Просто сказать «Все кончено» с каких-то пор недостаточно. Моя жизнь как будто принадлежит Колчину.
– Видеть это не хочу. Пошли уже.
Призрак Егора снова со мной, кто бы сомневался. Даже поездка за город ничего не изменила.
Мы идем к обрыву и старой беседке, садимся на лавку и долго безмолвно смотрим на обмелевшую реку, перебирая пальцы друг друга, соприкасаясь плечами и руками. Вячеслав носится то в одну сторону, то в другую, приносит нам шишки и ветки, чтобы мы сторожили. В итоге на лавочке накапливается целая гора всяческих сокровищ.
– Расскажешь, что у тебя с мотоциклом? Я помню, что на первом курсе он все время стоял на парковке.
– Я где-то год назад попала в аварию. – Невольно тру плечо. – Не могу сказать, что меня собирали по кусочкам, это не так. Даже шрама не осталось. Но было сильное сотрясение, а потом головная боль и бессонница.
– Как так вышло?
– Мы с Егором в очередной раз поссорились. Я сказала, что уеду. Он забрал кошелек и телефон. Дал мне полтинник и посмеялся, что я не пересяду на маршрутку, после того как почувствовала вкус хорошей жизни. Я, разумеется, ушла. И села за руль, хотя знала, что не стоит. И он знал, что отпускать меня не нужно. Он видел, что я взяла ключи.
– Как это случилось?
– Была зла, невнимательна, не увидела пешехода. Не могла уйти влево на встречку из-за потока машин, зато могла вправо в кювет. Просто влетела туда, и все: скорость была небольшой, но пришлось чинить мотоцикл. И немного меня.
– Испугалась?
– Не особо.
– У тебя какие-то проблемы с плечом? Ты часто его трешь.
– Нет, ничего такого. Привыкла просто. Оно сильно болело какое-то время, и я привыкла его трогать, а теперь вспоминаю, и руки сами тянутся.
– Не стала бояться мотоцикла?
– Это не совсем страх. Старушка мне нравится. Как будто это мой питомец. Я к ней хожу, но нет… сесть не готова.
– Ты объясняла себе это, как…
– Мне стало неинтересно. И страшно, конечно, но не это главное. Мотоцикл – крутое средство передвижения, удобное в определенных ситуациях, но не более. Я была им одержима какое-то время. Представь. Всю жизнь я – тихая девочка, которой ничего не разрешают. Смотрю кино, вижу там крутых героев – обожаю эстетику плохих парней и дерзких героинь. Кожаные куртки, мотоциклы, панки, ночная жизнь. Девочка выросла, переехала от родителей, сменила стиль, сдала на права. Не хватало вишенки на торте – мотоцикла. И тут дед говорит, что уже не будет водить машину, продает ее и на все деньги предлагает внучке купить новую машину или… Разумеется, мотоцикл! Тот год на первом курсе… Точнее, то лето было правда очень счастливым. Я свободная, живая. На мотоцикле, в крутой куртке. Это была воплотившаяся мечта восемнадцатилетней девочки.
– И что не так?
– Я всегда знала, что не так, но никогда себе в этом не признавалась. Сейчас скажу это впервые вслух. Готов?
Смотрю Кострову в глаза, он кивает.
– Я на самом деле никогда это не любила. Просто очень хорошо притворялась, – шепчу я и ощущаю облегчение, будто сердце постепенно освобождается от хватки стальных пальцев. – Я хотела быть крутой. Хотела, чтобы меня уважали и любили за что-то невероятное. Самое необычное. Что может быть круче девчонки с розовыми волосами верхом на байке? Я не знала, за что меня можно иначе полюбить. У всех было что-то крутое, а я была просто гиком, который мог неделю не вставать с дивана, пока не досмотрит все девять сезонов «Холма одного дерева». Я стеснялась этого. Аня была умнее, Яна – добрее, Лена – скромнее. Женя – парнем, а парням все можно. – Мы с Тимуром смеемся, и он обнимает меня за плечи, укрывая от порывов холодного ветра. – А я никакая… И нашла себе вот такое увлечение. Мне нравилось, конечно. Очень быстро адреналин и скорость начали кружить голову. Потом эти функции стал выполнять Егор, и я остыла к езде. Потом авария забрала у меня желание кататься, а Егор – желание любить только на адреналине и страхе расставания. Вот и все.
– Мне кажется, ты крутая, – улыбается Тимур. – Или ты тоже больше не думаешь, что «никакая»?
– Не думаю. Мне кажется, я меняюсь. Когда я говорю тебе про то, что люблю кино, у тебя такие глаза, будто я заговорила на клингонском. Когда я сшила тебе футболку, ты час ходил в ней и удивлялся, что она настоящая и не из магазина. Мне казалось, что я не пару кусков ткани сшила, а покорила Эверест. Но ты не зазнавайся! – Я наблюдаю за его лицом – он смеется. – На самом деле в тот момент, когда я ушла и осталась одна, мне было так страшно! А стоило этот страх победить, и жизнь вдруг оказалась чуть проще и светлее. Я себя начала уважать. Потом стала искать новые поводы, чтобы себя ценить. Вот, нашла смелость с Аней наладить отношения. Не знаю, что из этого выйдет, но надеюсь, что-то хорошее. Если сяду на мотоцикл или продам его, наверное, мне станет еще лучше.
– Ты давно поняла все, что только что мне рассказала?
– Это приходило постепенно.
– А если продашь Старушку, что сделаешь? Есть план?
– Чертов английский язык. Я тупая как пробка.
Тимур хохочет.
– Что смеешься? Это правда! Какой мне диплом, если я ни черта не знаю! Вложусь в образование. И в новую швейную машинку. Буду шить, пока руки не отвалятся. Как же я это люблю! – Вздыхаю и кладу голову Кострову на плечо. – Почти как тебя, но чуть больше. И проектор хочу. Правда, опять придется перекрасить стену в зале, но ничего.
Мы почти час торчим на обрыве и к закату едем домой. Проходя мимо мемориальной доски, обращаю на нее внимание.
