class="p1">Это был всем известный Великий мумификатор живой природы, составительница эликсиров бессмертия огурцов и помидоров, повелительница грибов и капусты. Ходили слухи о её волшебном огороде, но никто его не видел. А сейчас Раевский смотрел через мелко набранные в переплёт стёкла террасы, и грядки перед ним уходили вдаль до горизонта.
Говорили, что Ноябрина пользуется тем, что овощи не могут быстро бегать. Они, впрочем, чувствовали её приближение: картошка хотела зарыться глубже и молила кротов о спасении, репа и морковь, наоборот, пытались выдраться из земли, огурцы в страхе катались по грядкам. Но не тут-то было: ничто живое не могло ускользнуть от Ноябрины Фенечкиной, всё она превращала в пищу. Раевский как-то смотрел одну её передачу, где она солила и мариновала. Ноябрина показывала зрителю помидор и говорила: просто посолите воду, и помидор возьмёт только то, что ему нужно. Появлялся и огурец, про него говорилось то же самое. Раевский тогда недоумевал, отчего Ноябрина Никитична так уверена в порядочности овощей. Но, увидев её воочию, он понял – тут не забалуешь. Лишнего не возьмёшь.
Раевский поклонился в пояс (кажется, это понравилось хозяйке) и сел за стол. Маша стояла в дверях, но за стол не садилась.
Длилась оглушительная пауза – только огромная пчела пролетела под абажуром, сделала круг у головы Раевского и утонула в варенье.
Хозяйка смотрела на гостя, будто на росток рассады.
– Ну, в плечах неширок, зато руки-ноги на месте. Что там у тебя?
Зашелестели пакеты.
– Ах, эти басурмане, экие затейники. Ну и кавалер у нас оказался не скупой. Ты иди умойся, а вечером мне поможешь по хозяйству. Помни, на земле правды нет, нет её и выше – правда лишь под землёй, там, где сок и соль.
* * *
Вечером Маша проскользнула к нему в комнатку, и они обменялись быстрыми поцелуями. Любимая шепнула, что его будут испытывать.
Он вышел к ужину и увидел всех за столом.
– Ну, – сказала Ноябрина, – решила я отдариться. Подарок мой мал, да дорог.
И она достала откуда-то из-под самовара сложенную старинным способом бумажку.
– Будет тебе с Машей репка. Большая, как слон. Собственно, она так и называется «репа-слон».
– Как – слон? – эхом прошелестел Раевский.
– Да тебе ли бояться этих модифицированных растений, касатик? – ласково ответила Ноябрина, а Маша потупила взор. – Гены слона, гены репы – в чём вопрос? О чём ты хочешь спросить доктора сельскохозяйственных наук?
Как во сне слушал Раевский эту речь. Спрашивать ничего не хотелось.
– Сладенькая репка. Большая-пребольшая, прямо сегодня её и посадим.
Они вышли в сад и двинулись по тропинке. Раевский и не подозревал, какие большие тут участки. Они брели довольно долго, пока Ноябрина не велела остановиться и копать прямо здесь, у дорожки.
Ноябрина смотрела, подбоченясь, как Раевский, пыхтя, делает углубление в земле.
– Растёт твоя репка быстро, так что тебе её караулить придётся. Будешь три ночи караулить свою с Машей репу, которая взойдёт через три дня. А тебе, Маша, я запрещаю в это дело соваться.
Как стемнело, Раевский приступил к своим обязанностям.
Он сперва обошёл дом, печально размышляя о том, что его подарок не произвёл должного эффекта. Ишь, решил поразить Ноябрину Фенечкину! Тут весь участок опутан оросительными трубами и трубами дренажными, какими-то проводами и верёвками. Сам чёрт ногу сломит! Он обнаружил большой мешок и тут же сунул туда нос – лучше б он этого не делал: это оказался мешок с сухой горчицей.
В этот момент его окликнули. Одно из окон горело на верхнем этаже дачного терема, а в нём стояла его любимая. Маша делала ему знаки, указывая вниз. Это был совершено непонятый знак, и переспрашивать было не у кого, потому что Маша скрылась в глубине комнаты, а окно погасло. Но знак этот Раевский попытался запомнить.
Ночь обтекала его спокойно и медленно, как вода в реке со слабым течением обтекает дачника с удочкой.
Раевский сидел на чурбачке рядом с репой и на рассвете стал задрёмывать. Вокруг были молчаливые овощи, и больше никого. Никакой ночной житель не рисковал появиться среди грядок, разве рядом с репкой обнаружилась дырка, похожая на кротовью нору. Но разве придёт крот Ноябрине Фенечкиной в огород – себе-то на погибель?
Что Маша имела в виду? Что-то внизу? Приникнуть к земле? Или она намекала, что может спуститься? Раевский не мог с уверенностью трактовать этот жест.
Под утро он почувствовал дрожание земли.
По саду перемещалась какая-то тень, будто кот полз под одеялом.
«Вона чё, – смекнул Раевский и оглянулся кругом. – Где у нас тут шланг?»
Он быстро воткнул шланг в дырку в земле и открутил вентиль.
Внутри шланга булькнуло, и зелёная змея задрожала, плюясь водой в землю. Бугорок замедлил движение и вдруг стал так же стремительно удаляться прочь.
Наутро, за завтраком, Ноябрина была невесела. Она сморкалась, чихала и объявила, что простыла. Поэтому на столе появились мёд и малиновое варенье.
Варенья, впрочем, было море – но море это было фасовано во множество разноцветных и разнокалиберных банок.
На вторую ночь Раевский припас термос с кофе. Лишь только утихло всё в доме, он снова услышал стук оконной рамы. На этот раз Маша показывала вверх. Раевский рассудил, что просто так нормальный человек тыкать пальцем в небо не будет, в этом есть какой-то смысл.
Действительно, как только его стало клонить в предутренний сон, как послышался шорох крыльев.
Огромная птица села на грядку. Птица была похожа на ворону, – впрочем, ночью все птицы серы. Недолго думая, отчаянный сторож запустил в неё камнем. Ворон (или ворона, чёрт их разберёт, или, вернее, пусть их различают игроки «Что? Где? Когда?») ухнул и, не поднимаясь в воздух, побежал по дорожке к лесу, волоча за собой подбитое крыло.
Ноябрина Никитична, казалось, была не рада спасению репы.
Рука её была замотана шалью.
Раевский повеселел, тем более что на обед выставили полдюжины разных графинчиков. На столе возникли холодец и все те русские закуски, что предваряют появление на столе запотевшего графинчика. Раевский не преминул и к вечеру заметно осоловел. За ужином прислуга и вовсе уставила весь стол наливками, за которыми терялось испуганное лицо Маши.
Он ходил вокруг репы, которая стала ещё больше. Ботва была уже вровень с его головой.
Напрасно задирал сторож голову – на третий вечер никто не подошёл к заветному окну.
Раевский понял, что надо рассчитывать только на свои силы.
На исходе ночи он услышал шаги – будто человеческие, да только странные – будто кто-то скакал со связанными ногами.
Он, делая вид, что спит, и
