Птица Карлсон
Птица Карлсон
Вся мировая литература едина и связна, всё в ней — часть одного целого. И два друга — один из которых может оказаться воображаемым, а другой — ненадёжный рассказчик, кочуют из романа в роман. Там они притворяются благородным сыщиком Холмсом и доктором Ватсоном, тут — Дон Кихотом и Санчо Пансой, а здесь — Обломовым и Штольцем. Человек универсален, он состоит из любви и ненависти, решительности и растерянности, и никакой ветер от пропеллера-вентилятора не унесёт его прочь.
История маленького мальчика, которого все зовут Малыш, вечна. Она повторяется тысячекратно.
Иногда Малыш вырастает. Пальцы с вросшими ногтями не радуют, а на руках высыпает старческая гречка. Мама обманула его: Малышу всё же всучили вдову старшего брата. Впрочем, и вторая жена оказалась не лучше. Третья разорила его и бежала с гастарбайтером в страну с непроизносимым названием.
И вот однажды он подходит к окну и кладёт свой живот на подоконник.
Чу, что-то движется в сером городском воздухе. Да это ― Карлсон!
Эх, Карлсон! Птица Карлсон, кто тебя выдумал? Знать, у бойкого народа ты мог только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на севере, до которой ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи. Хитрый, кажись, этот воздухоплавательный снаряд, схвачен железным винтом, приколот на пузе кнопкой. Не в немецких ботфортах, не с бородой и рукавицами, а летит чёрт знает как; зажужжал да затянул песню ― волосы вихрем, лопасти в пропеллере смешались в один гладкий круг, только дрогнул воздух, да вскрикнул, задрав голову, остановившийся пешеход ― и вон понёсся, понёсся, понёсся!.. И вон уже видно вдали, как что-то пылит и сверлит воздух.
Не так ли и ты, жизнь, что бойкий необгонимый Карлсон, несёшься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, всё отстает и остается позади.
Остановился пораженный Божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в твоей суете? Эх, дни, дни, что за дни! Карлсон, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Идиотическая улыбка расплывается на его лице, чудным звоном звенит моторчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо всё, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ему дорогу всякие народы и государства.
Но чаще всего за этим наблюдают с дачной веранды, после вечернего чая, после необременительной карточной игры, и опять разговоров, когда некуда торопиться. Впереди долгий барский завтрак, переходящий в обед, блик графинчика в буфете в тот момент, когда Арнольд Петрович решил сам найти соль, и Фирс будет трясти головой, отвечая на незаданный вопрос.
А сейчас, в этой минутной паузе, когда утихли разговоры, только звякнула ложечка, но ещё не стукнулось снова горлышко бутылки о рюмку, когда все уже устали говорить, нужно прислушаться.
Многое этому мешает, да разговоры на такой веранде всегда утомляют. И все оттого, что люди на верандах во всю мочь спорят о жизни, которой нет, но, может, была, очень сильно напирая на то, что у немцев железная воля, а у нас ее нет — и что потому нам, слабовольным людям, с немцами опасно спорить — и едва ли можно справиться. Словом, ведут спор, самый в наше время обыкновенный и, признаться сказать, довольно скучный, но неотвязный, и, вот, утомившись, всё же надо замолчать.
Тогда в ночной дачной тишине можно услышать тонкий звук — чуть громче комара, чуть тише падения бадьи в шахту.
Это — плюти-плют — во тьме летит многоликий Карлсон.
2022
Твоё подлинное имя
Время было похоже на чёрную воду, в которую вступаешь, и больше не можешь выйти на берег.
Вода была чёрной и солёной, будто тонешь в море.
Он проснулся посреди ночи, весь в поту.
Жена храпела рядом. Даже в темноте был виден неестественный цвет её волос.
Что ему снилось ― было стыдно рассказывать. Голые мужчины, жаркое солнце, берег в пене прибоя.
Теперь он, лежащий в мятых простынях, был покрыт липким потом стыда.
В окно глядела Луна, будто надсмотрщик за ночной нравственностью. Нужно было успокоиться и заснуть. На всякий случай он сделал несколько дыхательных упражнений, но потом всё же встал и пошёл в туалет, прихрамывая, потому что нашарил только один тапочек.
В такие минуты он ненавидел себя. В зеркало он старался не смотреть ― что там можно увидеть? Немолодого толстяка, неудачника, вчера опоздавшего на работу и не успевшего побриться.
Сейчас щетина только укрепила свои позиции. Если он опоздает наутро, а он, с таким нервным и прерывистым сном, точно опоздает, то придётся оправдываться, что это «гарлемский вариант». Он услышал эту фразу в одном фильме и с тех пор часто употреблял её в ответ на любой упрёк. «Гарлемский вариант». Где он, этот Гарлем, наверное, в тысяче миль. Он никогда не был в Гарлеме, он не был на Манхеттене вообще. «Только покойник не ссыт в рукомойник», ― произнёс он про себя старый стишок.
Жизнь была кончена, он понимал, что сдохнет в замкнутом кругу работы и дома. Круг состоял из просроченных кредитов и долгов. Они катились на него, как огромный шар из кошмарного сна. В этом сне он встречал удар этого огромного шара, упирался и начинал отталкивать его от себя. Нужно было накопить младшей на колледж, а на то, что старший будет учиться, надежды никакой не было. Старший будет работать на бензоколонке ― и это ещё хороший исход.
Надо снова уснуть ― завтра понедельник, накатом пойдёт утренняя смена, и перед глазами будут мигать лампочки на пульте. Перепутаешь ― и завоет сирена. У него уже два предупреждения, а говорят, третьего не бывает ― сразу выставят за ворота. Он представил, как идёт по территории станции с картонной коробкой, в которой кружка, подаренная дочерью, фотография семьи, похожая на фотографии тысяч других семей, ну и, конечно, какая-то чушь, с корпоративных праздников. А денег нет, чтобы нанять няню для младшей, на Лизу тоже нет. Хорошо хоть, что мальчику это не нужно ― он обходится как-то сам. Но не постучит ли по этому поводу к ним в дверь
