не убедишь. А власть, мечом единым добытая, хрупка. Судьба несчастливая деда нашего – тому пример.
– Мой дед тоже был добрым воином, но он был властелином только на море, в походе, – вздохнула Астрида.
– Вот видишь. Нужно единство. Нужен Бог – такой, коего бы не просто боялись, но пред коим благоговели. Бог христиан – такой.
В палате снова воцарилось молчание. Внезапно пятилетний Владимир сказал:
– Наш Господь – Он добрый.
– Ишь, чига востропузая! Туда ж! – всплеснула руками Мстислава.
Все, даже Астрида, дружно рассмеялись. Позвизд одобрительно потрепал племянника по рыжим кудрям.
…После трапезы, уже ближе к вечеру, Предслава и Астрида вышли на гульбище. Сына королева отослала вместе с Халкидонием в приготовленные для них покои в одной из теремных башен.
Нарушив довольно длительное молчание, Предслава спросила свейку напрямую:
– За что, княгиня, сожгла ты в хоромах в Бирке брата моего родного Всеволода?
Астрида вздрогнула, вздёрнула вверх гордую голову, прикусила алую губу.
– Ждала, что спросишь. Отвечу так: я тогда только овдовела. Была совсем юна. Мой муж, ярл Ульв, не любил меня. Отослал из Дании на остров Готланд. Там я жила, когда узнала о его смерти. И тут явились Гаральд Гренске и твой брат… Виссивальд. Я была возмущена. Они были беглецы, изгнанники, они не имели никаких уделов, а сватались ко мне, мечтая заполучить моё богатство, мои ценности, воспользоваться моим одиночеством. И я решилась… Ваша прабабка, Ольга, поступила так же с древлянами, с послами князя Мала.
– Древляне умертвили её мужа, князя Игоря, – напомнила Предслава. – Она наказала убийц.
Астрида не ответила.
– Когда я узнала от отца о гибели брата от твоей руки, я была маленькой и глупой. Сказала, что хочу тебе отомстить, что сыщу и убью тебя, – призналась Предслава. – В детские лета мир кажется простым. Слишком простым.
– А ты похожа на своего брата, – вдруг промолвила Астрида. – Не на того, который погиб, нет… На Позвизда. Такая же умная. Не зря польский князь так хотел взять тебя в жёны. Десять лет живу с Позвиздом в Луцке. И никогда не пытался он подчинить мою волю своей. И он не бросил, не отказался от меня, когда я состарилась и потеряла былую красоту. За всё это я ему благодарна.
Сказала эти слова Астрида и тотчас круто повернулась и покинула гульбище. Предслава смотрела ей вслед с грустной задумчивостью.
Глава 66
Киевская земля встретила Предславу и её спутников снежной порошей. Кружились в воздухе белые хлопья, летели, ударяли в лицо, обжигая внезапным холодом. Свистела, неистовствовала злая вьюга. Полозья возка издавали неприятное жалобное повизгивание.
Предслава очень хотела показать Владимиру стольный город Руси – город, в котором прошло её детство. А ещё постояла бы она на круче над Днепром, возвратилась бы в мыслях к прошлому, вспомнила бы былые страсти и обратилась бы, пусть хоть на краткий миг, в маленькую девочку, не ведающую никаких серьёзных хлопот и забот.
В Киев въехали под вечер. Метель стихла, прояснело, на чёрное небо высыпали мириады жёлтых звёздочек, выплыл из-за окоёма узкий серп нарождающейся луны. Наступал декабрь, и надо было спешить. Вот побудет Предслава несколько дней в Киеве и воротится к себе в Чехию. Нужна она и мужу своему, и детям, и всему народу. Она чувствовала, знала это и потому, сидя в возке, иной раз сгорала от нетерпения. Скорей бы уж, что ли, кончилась унылая заснеженная дорога, прекратились противный скрип полозьев, от которого побаливала голова, и утомительная беспрерывная тряска.
Сумеречную мглу прорезали огоньки факелов. На дворе, куда въехали возки, засуетилась челядь. Отрок в бобровой шапке ухватил за поводья и отвёл к конюшне двоих уставших скакунов. Дворский боярин в зелёном зипуне отвесил Предславе низкий поклон. Он помог ей спуститься из возка на снег и через крыльцо и сени повёл гостью и её спутников по переходам терема.
Терем был новый, выложенный частью из камня, частью – из дерева, в темноте Предслава разглядела три высокие башни по краям и посередине. Крыльцо было каменное, ступени же его – мраморные, как и в Луцке у Позвизда.
Проходя по гульбищам и лестницам, Предслава пыталась найти хоть что-то, напомнившее ей о прежней жизни, но тщетно: не висели на стенах щиты и скрещённые секиры, не шумели в гриднице хмельные дружинники, но всюду встречались монахи в чёрных рясах и куколях, а в воздухе чуялся терпкий запах церковного фимиама.
В покоях на полах в нескольких местах стояли большие чаши с крышками, из отверстий в которых курился голубоватый дымок. Всюду свисали с потолков на цепях хоросы с ярко горящими свечами. Двое рынд[237] в красных кафтанах с бердышами[238] за плечами застыли у подножия лестницы, ведущей на верхнее жило.
Князь Ярослав, сильно припадая при ходьбе на правую ногу, спешил сестре навстречу. Он заключил её в объятия и крепко, от души, расцеловал. Руки у Ярослава были сильные, с короткими пальцами, никак не вязались они с довольно щуплым на вид киевским властителем.
– Сестра! Сколь давно не видались! Красавица экая!
В детстве Предслава не была с Ярославом особенно близка и не ожидала с его стороны столь бурной радости. Немного смущённая, она проговорила в ответ обычные приветственные слова. Растроганная, королева обронила скупую слезу, затем тихонько подтолкнула вперёд сына. Владимир, будучи маленького роста даже для своих пяти лет, прятался в складках пышной материнской юбки и опасливо озирался по сторонам.
Предслава решительно ухватила ребёнка за руку и поставила его перед братом.
– Сын. Владимиром нарекли. Молодший мой. Старшой в Праге остался, с мужем.
Ярослав, улыбаясь, наклонился и обнял племянника.
– Я своего первенца также Владимиром назвал, в отцову честь. Хоть и не ладили мы с отцом, да только что теперь обиды былые считать. Большое, великое дело наш с тобой, Предслава, родитель сделал, окрестив Русскую землю.
Владимира вскоре увели в один из бесчисленных покоев наверху и уложили спать. Дворский вместе с челядью и людьми из свиты Предславы занимались устройством возков и лошадей, лишь Халкидоний со своим огромным мечом на поясе всюду сопровождал Предславу.
– Пойди присмотри за Владимиром, – приказала ему королева.
– Светлая архонтисса[239], твой царственный супруг велел мне неотлучно находиться при твоей особе. Я не смею ослушаться его повеления, – возразил ей евнух, раболепно кланяясь в очередной раз.
Предслава вдругорядь, быть может, разгневалась бы, но сейчас лишь весело расхохоталась.
– Вот какие у меня стражи, – сказала она Ярославу. – Крепко стерегут. Охраняют от всякого лиха.
Халкидоний остался у дверей палаты, в которой уединились сестра и брат.
– Помню,
