вашему отцу, показываю ему, что у меня своя голова на плечах, что я могу совершать поступки, которых он не ждал. Да, я была несчастна, я искренне считала, что люблю Тилли, но мне не приходило в голову, что собрать чемодан – значит оказаться полностью исключенной из вашей жизни. Разлука с вами – наверное, величайшая ошибка моей жизни.
Она больше не может сдержать слезы, они беззвучно катятся по ее щекам, и она не пытается их вытирать.
52
Энни, 2018
Что такое настоящая мать?
Много лет я ищу ответ на этот вопрос. Уверена, его ищут все матери, борясь с чувством невыносимой вины за ошибки, которые, как они думают, они совершали.
Настоящая мать – та, кто день и ночь не отходит от своих детей, ставит их потребности выше своих, жертвует всей своей жизнью, лишь бы посвятить им все свое внимание?
А как же та женщина, которая бросает все силы на то, чтобы добиться равновесия между работой и домом, показать своим дочерям хорошую ролевую модель, но при этом сберечь хотя бы немногое от того, какой она была до их рождения?
Должна ли настоящая мать позволять своим детям совершать ошибки или ее долг – предотвращать любой их неверный шаг? Должна ли она жертвовать правдой, приукрашивая мир, или с самого начала быть безжалостно честной? Санта, зубная фея, пасхальный кролик – обогащают эти сказки детство или лгут, подрывая доверие?
Есть много способов растить детей. Кто вправе сказать, какой путь правильный?
Каждой матери приходится решать это самой. Она определяет, что лучше для ее детей в тот или иной момент.
Да, это решение обязательно зависит от множества обстоятельств: от ее собственного детства, ее финансового положения, взглядов партнера, ее психологической стабильности. Возможно, она не совершила бы те же поступки в идеальном мире, но жизнь – череда компромиссов.
И есть сила, которой не может сопротивляться ни одна мать: это внутренняя потребность действовать во благо своих детей. Она может ошибаться, сожалеть, что нельзя вернуться и что-то исправить, но каждая мать верит, что ее решения в отношении детей – лучшие из тех, которые она может принять в тот момент.
Не проходит дня, чтобы я не мечтала о совсем другом повороте колеса судьбы. В раскладе своей жизни я без устали перекладывала карту «что, если…», пока из пальцев не начинала сочиться кровь. Что, если бы я не вышла за Джозефа, что, если бы не позволила ему меня запугать, что, если бы не сбежала с Тилли, что, если бы обжаловала решение суда, что, если бы вернулась после совершеннолетия детей? Что, если бы хотя бы что-то одно сложилось по-другому? Но если бы не замужество с Джозефом, то я не родила бы Майкла и Кару; на этом месте мои мучительные вопросы всегда прерываются. Они – кульминация всей моей жизни. Хоть у меня пока что и не получилось сыграть в их жизни значимую роль, но они всегда были в моем сердце.
Осуждайте меня, если хотите, критикуйте мои решения, думайте, какой ход сделали бы вы, будь у вас на руках мои карты. Но прежде чем осуждать, вспомните, что все матери при всех их различиях в конечном счете движимы одними и теми же побуждениями. Все мы стремимся поступать во благо своих детей.
53
Кара, 2018
Мэриэнн приготовила всем поесть. Конечно, она приготовила поесть. В кризис Мэриэнн всегда так поступает – кормит.
Я не голодна, но бреду с остальными на кухню, где не нахожу своих сэндвичей с ветчиной. Вместо них на столе огромное блюдо индийского кеджери и другое, с пастой в густом томатном соусе.
– Что нашла, то и приготовила, Кара, – говорит она мне со смесью озабоченности и гордости. – Надеюсь, всем хватит.
– Великолепно, Мэриэнн, – бормочу я. – Спасибо.
Мы садимся есть, как семья, которой никогда не были. По краям кое-как примостились Бет и миссис Пи. Миссис Пи хотела уйти и увести Бет, чтобы остались одни родственники, но я настояла, чтобы они обе остались. Они мне нужны. Пока что меня не привлекают трогательные семейные посиделки.
Мы едим, девчонки болтают, я рада, что их болтовня заполняет дыры, образовавшиеся после тридцати лет жизни врозь. Майкл тоже старается, я – нет, я могу только молчать. То, что я здесь нахожусь, вычерпывает до дна всю оставшуюся у меня энергию.
Внезапно мое терпение иссякает, и я вскакиваю.
– Простите, – бормочу я, – но мне нужно…
Я не уточняю, что именно мне понадобилось, сдергиваю свое пальто с крючка в коридоре и поспешно выхожу. Слышно, как они обсуждают, не стоит ли кому-нибудь выйти со мной, и как Майкл советует оставить меня в покое.
Я затворяю за собой дверь. За мной никто не идет.
Небо выглядит грозно, но пока что не разражается ничем, кроме тусклого света. Куда идти: вниз, к реке, или наверх, к пустоши? Постояв на ступеньках, я выбираю второе. Долина с поникшими деревьями и темным подлеском сегодня кажется мне тесной, грозящей клаустрофобией. Мне нужно пространство, бесконечный горизонт, чтобы было свободно дышать.
Что-то со мной не так. Остальные отнеслись к сокрушительной новости как к должному. Примерно полчаса удручающей семейной истории – и пожалуйста, легкий совместный ланч. Что там на десерт? Не понимаю, откуда такое спокойствие. А Майкл? Почему для него так просто то, от чего у меня сердце разрывается?
Я так погружена в себя, что не замечаю, как прохожу мимо дома Симеона. Перелезаю через ограду, не вспомнив про калитку, и иду дальше. Вижу припаркованные машины – водители выгуливают собак или занимаются бегом, – но людей не видно, поэтому я вздрагиваю, когда тишину нарушает чей-то крик, и не сразу соображаю, что зовут меня.
– Кара, Кара! Подожди!
Я оглядываюсь. Он торопится вверх по склону следом за мной, возясь с рукавом пальто, болтающегося у него за спиной, как сломанное крыло. Он даже не удосужился завязать шнурки.
– Когда ты вернулась? – спрашивает он. – Хорошо слетала?
Теперь эти вопросы имеют так мало отношения к моей жизни, что я даже сомневаюсь, что он обращается ко мне, и ищу сзади себя кого-то другого.
– Сан-Франциско! – напоминает он с ухмылкой. – Забыла?
С тех пор столько всего произошло, что, кажется, это было в другой жизни. Новогодняя ночь и первое утро года, последний раз, когда я видела Симеона… Со мной ли это было? Скорее с кем-то еще.
Он догоняет меня и наклоняется, чтобы завязать
