всему прочему грозила тюрьма, если я к вам подойду. Тилли сказала, что вам не нужна мать-заключенная. Я согласилась, хотя без вас мне было очень тяжело. Тилли вашего отца ненавидела и меня научила ненависти к нему, это было несложно. Он ведь похитил у меня моих драгоценных деточек, и я никак не могла ему помешать.
Она прерывается и собирается с мыслями. Я уже теплее к ней отношусь, готова даже простить ей то, что она сделала. Но во мне борются два противоречивых чувства: это – и злость. Она продолжает говорить:
– Тилли предложила попутешествовать, начать с короткой поездки, пока все не уляжется. Какое-то время мы колесили по Европе. Получилось дольше, чем я надеялась, – тихо добавляет она.
Я фыркаю. Я же видела ее открытки. Их путешествие затянулось на годы. Я уже готова заспорить, но Майкл легонько меня пинает, и я прикусываю язык. Наша мать переводит дух и продолжает:
– Поймите! – Она говорит так тихо, что я едва ее слышу. – Когда тебе всю жизнь втолковывают, что ты пустое место, что у тебя никогда ничего не получится, ты в конце концов начинаешь этому верить. Я так старалась ему угодить, но все, что я делала, никуда не годилось. Если я готовила его любимые блюда, ему это надоедало, если экспериментировала, то он жаловался, что ему невкусно. Если к его возвращению с работы я не успевала прибраться, он тыкал меня в это носом, обвинял в нерадивости, в том, что я весь день бездельничаю и зря трачу его деньги. Это притом, что никаких денег у меня не было. Я должна была вести хозяйство за еду, вот и все. Если нужно было что-то купить для вас, обувь или новую одежду, приходилось у него клянчить. Для самой себя у меня почти ничего не было, он, кажется, не понимал, что у меня могут быть какие-то нужды. У меня не было денег даже на… на самое личное.
Она говорит это с горящими щеками. Я пытаюсь представить себе, как все это было. Как можно впасть в такую зависимость от человека, способного унизить тебя, просто пожалев денег? Я смягчаюсь – пока что самую малость.
– Он любил шутить, что я его использую, и в конце концов я ему поверила. Он не желал видеть моих подруг. Когда мы только поженились, у меня их было много, но когда они ко мне заглядывали и заставали его, он вел себя грубо, и им становилось неуютно. В конце концов они стали придумывать отговорки, чтобы больше не приходить.
Это совпадает с тем, что рассказывала об отце Урсула: постоянный контроль, пассивная агрессия – в этом был он весь. Мне вспоминается то, что говорила накануне Бет об отношении ее матери к обстановке у нас дома. Рассказ моей матери позволяет мне увидеть всю картину. Я стараюсь представить себя на ее месте, но мне никак не удается отбросить тот факт, что она оставила нас с таким человеком.
– Дня не проходило, чтобы он надо мной не издевался, – продолжает мать. – Все время твердил, какая я никчемная. Мой отец растоптал мою уверенность в себе, и Джо легко было окончательно растоптать меня саму. Вряд ли он понимал, что делает, просто какая-то искра в моей душе становилась все тусклее и тусклее. Я боялась, что она совсем потухнет.
Она смотрит на нас, умоляя ее понять. Кажется, мне это по силам – отчасти. Урсула рассказывала мне об их жизни в детстве, о том, как к ним относился их отец. Я знаю, что наша мать была травмирована задолго до встречи с нашим отцом.
– Я не прошу прощения, – продолжает она. – Что было, то было. Когда тебе раз за разом твердят, что ты никчемность, что от тебя нет ни малейшего толку, то ты сама начинаешь в это верить. В плохие моменты он говорил, что я ужасная мать, и я постепенно поверила, что он прав. Я знала, что никуда не гожусь, что ничего не могу дать вам. Вам обоим.
Ее нижняя губа начинает кривиться, впервые с того момента, как она начала говорить, ее эмоции прорвались наружу.
– Но тут я встретила Тилли. – Ее тон меняется, она почти улыбается. – Мы были с ней знакомы еще до моего брака, но то было шапочное знакомство, а в этот раз мы столкнулись на почте. Мне не верилось, что такая, как она, вспомнит такую, как я, но она сразу меня узнала и потащила в кафе. Я волновалась, что опоздаю домой. Но Тилли не принимала отказов, такая уж она была, Тилли. Если ей чего-то хотелось, она всегда добивалась своего. В мою жизнь она ворвалась как ураган. У нее была великолепная работа и куча денег. Благодаря ей моя жизнь опять стала интересной. Конечно, Джо не мог этого вынести, видел, наверное, до чего она опасна для него, но ей было наплевать. Она его не боялась, не то что другие мои подруги. Мне нравилось, что она умела давать ему отпор. Благодаря ей я тоже осмелела. Я снова почувствовала, что у меня есть выбор.
Дверь распахивается, в гостиную вбегает Эсме. За ней идет Мэриэнн. Эсме принесла рисунок: ее семья перед домом, возможно нашим, с высокой остроконечной крышей. В стороне от четырех человек она нарисовала фигурку в длинном белом платье – полагаю, это я.
– Тетя Кара, я нарисовала это для вас, – говорит моя племянница и протягивает мне рисунок. Мне нестерпимо больно, что даже ребенок разглядел мое одиночество, угадал, кто я такая и как много потеряла.
– Эсме, – говорит Мэриэнн, – будь добра, выйди. Папа и тетя Кара…
Увидев мое огорчение, Мэриэнн спрашивает:
– Все хорошо, Кара?
Я не могу пошевелиться, Майкл кивает за меня. Мэриэнн берет недовольную Эсме за руку и выводит ее из комнаты.
– Вот оно что! – говорю я, силясь разбудить в себе гнев, который чувствовала только что. Иногда с гневом проще сосуществовать, чем с болью. – Ты бросила нас, чтобы «отыскать себя» с Тилли. – Я рисую в воздухе кавычки.
Я знаю от Урсулы, что это неверно и несправедливо. Но эта женщина, наша мать, не пытается оправдываться, и мне становится стыдно. Мне хочется бушевать из-за того, как со мной поступили, но в моем сердце сейчас только глубокая скорбь по тому, что мы, все трое, потеряли.
– Это не так, Кара, – говорит Майкл, но это лишнее. По лицу матери видно, чего ей стоило все случившееся.
– Я не представляла, что так получится, – говорит она. – Я думала, что сопротивляюсь
