в своем телефоне. Я предполагаю, что это связано с работой, но когда украдкой бросаю взгляд на экран, то обнаруживаю, что она просматривает кроватки.
Я улыбаюсь, прежде чем начать просматривать документы на своем планшете, которые загрузил.
Мы летим уже несколько часов, когда появляется стюардесса, чтобы подать обед. Она раздает каждое блюдо, а затем приходит с напитками. Бокал моего отца снова наполняют. Затем настала очередь Кэндис. Она отвергает предложенный алкоголь со словами:
— Я не могу это пить. Я беременна.
Полная тишина наступает в самолёте. Даже мой отец отрывает взгляд от газеты, которую читал.
— Что ты сказала?
— Я беременна, Артур. Разве это не захватывающе?
Кэндис звучит жизнерадостной и счастливой. Мой отец выглядит потрясенным. Скарлетт смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Это то же самое объявление, которое мы планировали сделать в этой поездке. Украденная сенсация. Но я понимаю, почему она выглядит такой шокированной, когда смотрит на Оливера. Цвет его лица стал серым.
И вдруг я понимаю… я не уверен, что это ребенок моего отца.
Как только у меня появляется такая возможность, я загоняю Оливера в угол. Мы оказываемся в гостиной шале, прямо между искусно украшенной рождественской елкой и потрясающим видом на заснеженные горы.
— Скажи мне, что нет никаких шансов, что он твой.
Он отводит взгляд.
— Я поговорю с ней.
— Оливер, клянусь Богом, если он твой…
— Я знаю, что облажался, Крю. Мне не нужно, чтобы идеальный сын втирал мне об этом.
— Если идеальность заключается в том, чтобы не трахать нашу мачеху, тогда это чертовски низкая планка, — огрызаюсь я. — Ты должен разобраться с этим. Немедленно. Если папа заподозрит… если Кэндис заговорит… это может обернуться полной катастрофой. И это последнее, что мне сейчас нужно. У меня и так достаточно дел, с…
— С чем?
Я оглядываюсь, чтобы убедиться, что мы одни.
— Скарлетт беременна.
— Вау, — Оливер моргает. — Ты уверен, что... — мой взгляд прерывает его. Он прочищает горло. — Поздравляю.
Оливер приходит к тому же выводу, что и я: когда врач Скарлетт назвал дату зачатия во время нашего первого визита стало ясно — она забеременела в один из наших первых раз.
— Черт. Впечатляющая работа, братишка.
Я закатываю глаза.
— Держи это при себе. Я еще не сказал папе.
— Он будет чертовски взволнован. Больше будущих генеральных директоров.
— Знаю, — и именно поэтому я не сказал ему, потому что какая-то часть меня хочет, чтобы он был в восторге от того, что станет дедушкой, и ничего больше. Я знаю, что именно поэтому Скарлетт тоже ничего не сказала своим родителям. — Разберись с Кэндис, хорошо?
Оливер кивает.
— Да, да. Я так и сделаю.
Все остальные уже сидят за столом в столовой, когда мы с Оливером входим в комнату. Я сажусь рядом со Скарлетт, хватаю ее за бедро и быстро сжимаю его. Ее глаза полны вопросов, которые она не может задать, а я не могу ответить. Не здесь.
Официанты приносят первое блюдо.
Мой отец, кажется, в хорошем настроении, что меня удивляет. У меня никогда не складывалось впечатления, что он хотел еще детей. Они с Кэндис женаты всего год, и я был удивлен, что он вообще решил снова жениться. Я не думал, что новости, которые ожидает Кэндис, будут приятными. И это сильно усложняет возможность того, что это даже не его ребенок.
Ужин наполнен вынужденными любезностями и обсуждением планов на предстоящую неделю.
— Ты умеешь кататься на лыжах? — спрашиваю я Скарлетт, в то время как мой отец давит на Оливера по поводу чего-то, связанного с гольфом. Я никогда особо не пытался разобраться в этом виде спорта.
— Как пингвин, — отвечает она.
— Значит, ты ходишь вразвалку?
Она закатывает глаза, откусывая кусочек салата.
— Они успешно перемещаются по снегу, ясно? Да, я умею кататься на лыжах.
Я бросаю вызов.
— Давай завтра сходим на «Черный бриллиант», и ты узнаешь.
— Договорились, — отвечаю я, хотя нет никаких шансов, что я позволю своей беременной жене кататься на лыжах с чего-либо, кроме кроличьей горки. Я знаю, что мы поспорим об этом позже — и в другом месте — учитывая, что Оливер — единственный, кто знает, а она не знает, что он знает.
За ужином следует Torta di Pane, лимонный хлебный пудинг, который почти так же хорош, как печенье в шоколаде, которое я здесь беру, а затем все расходятся. Кэндис заявляет о смене часовых поясов и идет прилечь. Оливер исчезает, надеясь поговорить с Кэндис. Скарлетт идет выпускать Тедди. Мой отец отвечает на телефонный звонок.
Я брожу по первому этажу, пока не оказываюсь в кабинете. Я не был в шале с прошлой зимы. Это любимое место моего отца, поэтому я стараюсь избегать его. Праздники, как правило, единственное время года, когда я приезжаю сюда.
Книжные полки и кожаная мебель выглядят одинаково. Я наливаю себе напиток из барной тележки в углу и сажусь в одно из кресел, глядя на стеклянные двери, ведущие на задний дворик. На улице идет снег. Наружное освещение освещает каждую отдельную снежинку, когда она опускается с неба.
В поле зрения появляется Скарлетт, одетая в пуховик и пробирающаяся сквозь слой снега, который уже навалил на землю после шторма еще до нашего приезда. Тедди прыгает за ней, радостно лая. Я улыбаюсь, когда Скарлетт бросает оранжевый теннисный мяч, а Тедди прыгает за ним по сугробам.
Дверь в кабинет открывается, и входит мой отец. Он останавливается, когда видит меня, очевидно, не ожидая меня увидеть.
— Я могу уйти, — предлагаю я. Зная его, можно сказать, что у него есть работа, которую нужно выполнить.
Он удивляет меня, говоря:
— Все в порядке, — и садится в другое кресло. — Ты уже чувствуешь себя как дома, — добавляет он, кивая на напиток в моей руке, и его голос больше похож на его обычный.
Я смотрю, как Скарлетт снова бросает теннисный мяч Тедди.
Он следит за моим взглядом, впервые любуясь видом заснеженного двора.
— Похоже, у вас двоих все идет хорошо.
— Так и есть, — я делаю паузу. — Она беременна.
Улыбка моего отца широкая, полная и более искренняя, чем я видел за долгое время.
— Отличная работа, сынок. Поздравляю.
Я неловко ерзаю. Никогда бы я
