пожалуй, был единственным, кто знал о функциях каждого в этой затейливо сплетенной сети; однако Молот не мог его выдать, в этом герр Швентке был абсолютно убежден – слишком идейным и свято верующим в собственные идеалы был этот поборник нацистского режима.
Герру Швентке и в голову не могло прийти, что всему виной была худенькая девушка, с которой он столкнулся однажды у ворот Дворца правосудия; девушка тогда вглядывалась в него с интересом, достопочтенному чиновнику запомнилось, что он был польщен мимолетным вниманием со стороны юной особы. Лена опознала представителя городской администрации, когда он самолично явился в лагерь, чтобы сообщить Хельмуту о времени казни узников нюрнбергской тюрьмы, и передала сигнал через Удо.
– Она узнала, кто главный! – торжествующе выпалил Волгин в кабинете Мигачева. – Вы никак не могли получить эти сведения, так вот вам они!
Так был раскрыт главарь подпольной организации – оставалось только арестовать его, что и поспешил сделать Мигачев.
Герр Швентке развернулся и торопливо двинулся по коридору в глубину здания. За спиной его звучали тяжелые солдатские сапоги. Герр Швентке ускорил шаг. Строго говоря, он знал, что бежать ему некуда, однако сейчас им руководил извечный человеческий инстинкт самосохранения, противостоять которому почтенный чиновник был не в силах.
«Задняя лестница, черный выход, – лихорадочно соображал герр Швентке, – гараж, ключи от замка в кармане, главное, чтобы завелась машина».
Но он не успел выйти к лестнице. Из-за поворота возник Гудман, а за ним отряд американских солдат.
Герр Швентке замер, потом осмотрелся и, оценив ситуацию, принялся щелкать зажигалкой, пытаясь прикурить сигарету. На губах его по-прежнему блуждала дружелюбная улыбка, однако пальцы предательски подрагивали.
Гудман и Мигачев поглядели друг на друга. Советский полковник вдруг весело подмигнул американскому.
* * *
В то же самое время в спортивном зале нюрнбергской тюрьмы шли последние приготовления. Палач Вудс проверял, насколько прочно завязаны петли на всех трех виселицах. Свидетели – по два журналиста-представителя от стран-победительниц, военные эксперты, медики, офицеры охраны – занимали места на скамьях, установленных напротив эшафота.
Осужденные – по крайней мере, те из них, кто был в силах справиться с едой, – завершали свой последний ужин.
Неподалеку от стен тюрьмы солдаты союзных войск загружали в кузова грузовиков арестованных боевиков Хельмута; их колонна казалась нескончаемой.
Волгин шел, вглядываясь в лица пленных, стараясь никого не упустить. Удо едва поспевал за ним. Волгин надеялся высмотреть в толпе Хельмута и Зайцева.
…А они тем временем двигались вглубь катакомб, удаляясь все дальше и дальше от эпицентра событий. Зайцев волок Хельмута на себе, Хельмут прихрамывал. Простреленная левая голень его была наскоро перемотана бинтами, сделанными из нижнего белья.
Издалека – то ли сверху, то ли из глубин подземелья – доносились звуки перестрелок, неумолимо затихая с каждой минутой. Воцарялась гулкая, мрачная тишина, нарушаемая только шарканьем ног.
– Нас предали! – твердил Хельмут, будто в бреду. – Нас кто-то предал… Как это могло произойти?.. Никто же не знал!..
– Сейчас уже поздно говорить, – пытался успокоить его Зайцев. Он задыхался и уже обессилел: тащить на себе могучего эсэсовца было задачей непростой.
– Давай в лагерь! – распорядился Хельмут.
– Там уже могут быть американцы. Надо бежать. Ты говорил, у тебя есть надежные люди, которые могут нас укрыть на Западе.
– Сначала в лагерь.
– Не упрямься! Там уже все равно никого нет.
– Там Хелена!
– Ничего с ней не случится. Сама выберется.
– Я не могу ее бросить, я должен забрать ее.
– Да черт с ней.
– В лагерь! – взревел Хельмут.
Он оттолкнул Зайцева и ухватился за скользкую, мокрую стену, всем своим видом показывая, что намерен довести дело до конца.
– Дурак, – сказал Зайцев. – Ты что, еще не понял?
Хельмут вопросительно поглядел на своего спасителя.
– Это же она! – Зайцев шмыгнул носом, а потом рассмеялся злым смехом. – Это все из-за нее. Это она вас сдала, твоя Хелена!
Несколько мгновений немец осмыслял услышанное. Затем на лице его возникло гневное выражение, не сулящее обидчику ничего хорошего.
– Бред, – проговорил Хельмут.
Вместо ответа Зайцев вытащил из кармана грязную варежку. Тот повертел ее перед глазами, будто не веря в очевидное. Он помнил эти буквы и помнил, что они означают «Иисус воскрес».
– Доведи меня до лагеря, – в конце концов размеренно проговорил он, и в спокойном, с металлической интонацией голосе прозвучали непреклонность и жестокая решимость.
– Не глупи, Хельмут!..
– Веди! – взревел тот с такой могучей, звериной силой, что Зайцеву оставалось только повиноваться.
43. Последняя схватка
– Экий же ты упрямец! – Полковник Мигачев в раздражении выскочил из машины. – Посмотри, что кругом делается!..
Он развел руками, будто хотел продемонстрировать Волгину то, что тот и сам видел. Угрюмо фырча, грохотали по брусчатке грузовики. Перемещались мобильные отряды солдат, подгоняемые офицерами с сосредоточенными лицами. Охранники вели колонну понурых пленных боевиков.
– Товарищ полковник!.. Он знает, как туда добраться! – настаивал Волгин, указывая на Удо, стоявшего поодаль. – Дело верное!
– Сам ведь знаешь: все въезды и выезды из города закрыты до шести утра. Чрезвычайное положение. Или ты предлагаешь, чтобы я отменил приказ американцев?..
– Никак нет.
– Ну, хочешь – бери мою машину. Но до окончания комендантского часа все равно не пропустят.
– Будет поздно. Вы же можете…
– Да не могу я! – взвился Мигачев, мучительно ненавидя капитана – за то, что нажимает на мозоль зависимости от устава и правил, и себя ненавидя – за то, что вправду не способен что-либо изменить. Ощущение бессилия – одно из самых тяжелых для мужчины, если не самое тяжелое. – Что ж ты руки-то мне выкручиваешь, а?
Он посмотрел на Волгина, который еще минуту назад был полон сил и энергии, а теперь стоял, опустив голову, будто из него выкачали воздух.
– Прости, капитан. Чужая зона. Мы уж и так с ними наконфликтовались, с американцами. – Мигачев помолчал, потом добавил: – Мне ее тоже очень жаль, Лену твою. Она девушка хорошая, несмотря ни на что. И сильная. Много для нас сделала. Хотел бы помочь! Очень хотел бы. Но не могу. Никого из наших не выпустят.
Он плюхнулся на переднее сиденье, машина взревела и покатила по улице, но вдруг, ярко вспыхнув красными огнями, остановилась и двинулась задним ходом.
Волгин с тайной надеждой наблюдал за этим маневром.
Мигачев опустил стекло и поманил подчиненного. Вид у него был хитрый и заговорщицкий.
– А ты ведь с американцами дружбу водишь, разве нет?
– Вы про что, товарищ полковник?
– Не про что, а про кого. Вокруг тебя все время парочка ошивается, журналистами прикидываются, – эта бестия рыжая и дружок ее, фотограф.
– Почему прикидываются? Разве
