отчаянья, поскольку никак не мог этому противостоять.
Зарождение подпольного движения дало Хельмуту смутную надежду на то, что жизнь его прожита не зря, что еще может случиться что-то по-настоящему важное. Однако, наблюдая за солдатами своего отряда, он был разочарован. Опустившиеся люди, и в их руках находилась судьба победы? Тогда понятно, почему дело кончилось так плачевно.
Хельмут не испытывал иллюзий насчет реалистичности плана. Наскоком взять тюрьму и освободить этих подонков, которые виноваты в нынешнем унизительном положении Германии? Любой военный скажет, что в нынешних условиях это практически невозможно. Но когда он понял, что операция все-таки состоится, он действительно воспрял духом.
Каким бы ни был исход, он все равно лучше, чем это унылое и бесцельное прозябание. Судьба солдата – умереть в бою. И Хельмут сейчас был готов к смерти больше, чем когда-либо до этого. Но прежде всего он готовился к бою, и при мысли о большой схватке с противником у него сладко кружилась голова.
Он чувствовал себя сейчас так, будто вместо вязкой и тягучей жидкости ему в жилы впрыснули молодую и свежую кровь; у него стучало в груди и в висках, движения стали легки и пружинисты, будто у полного сил зверя.
Хельмут отдавал приказы, распределяя группы солдат, направляя их в ответвления подземных ходов. Главный отряд, самый боеспособный и маневренный, он оставил при себе.
Отряд выйдет наружу в руинах неподалеку от Дворца правосудия, за которым находится тюрьма; никому и в голову не придет ждать нападения отсюда.
«Еще немного, еще совсем немного, – думал Хельмут, взбираясь по полуразрушенным ступеням, – сейчас все решится».
Глупые американцы: они перекрыли город по периметру, перегородили дороги блокпостами и при этом проглядели главный путь, который ведет от городской окраины к самому центру.
Вынырнув из-под тяжелой бетонной плиты, нависавшей над входом в катакомбы, Хельмут с удовольствием вдохнул прохладный ночной воздух. Вокруг была тишина, и только доносившаяся из-под земли негромкая поступь сотен солдатских сапог волновала слух.
А в тюрьме в эту минуту начали будить заключенных.
– Что желаете на ужин? – спрашивали их с непривычной учтивостью, и тут было от чего напрячься, даже спросонья. – Есть сосиски с картофельным салатом, есть блины с фруктами.
Пока Франк размышлял над меню, из коридора донесся шорох, дверь отворилась, и в камеру вошел священник в темном одеянии. Библия в руках, свисающие с пальцев четки. У главного палача Польши подкосились ноги.
…Отряд Хельмута выстраивался в боевые шеренги, когда вдруг произошло неожиданное – Хельмут даже не сразу осознал, что именно. Прозвучал выстрел, но не ружейный, не пистолетный, а глухой выстрел ракетницы – яркая комета, с шипением вырвавшись в небо, озарила все вокруг мерцающим призрачным светом.
Вспыхнули прожектора и фары машин, разорвав ночную мглу и высветив горбатые очертания руин.
– Сдавайтесь! – раздался усиленный громкоговорителем голос. – Вы окружены!
Ослепленный режущими, будто скальпель, лучами, Хельмут отшатнулся и едва не упал в яму. Он взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие.
– Сложите оружие, и вам будет гарантирована жизнь! – продолжал голос.
– Огонь! – взревел Хельмут и, не целясь, выстрелил в сторону пылающих фар.
Тишину разорвало в клочья. Заметались на перекрестье прожекторов темные фигуры боевиков, началась беспорядочная стрельба; взрывами отбросило на камни первые тела.
Удо охватило детское возбуждение, он высунулся из-за «Виллиса», чтобы получше увидеть сражение. Волгин опрокинул его наземь:
– Стой! Куда?!
Вокруг пылало и ревело. Прижимая Удо к земле, Волгин озирался по сторонам.
– Ты его видишь? – наконец, спросил он, перекрикивая пальбу. – Он здесь?
– Вон он! – подросток ткнул пальцем в высокую крепкую фигуру в длиннополом пальто, возвышавшуюся на фоне руин. Этот человек выделялся среди мечущихся солдат. Не пытаясь пригнуться или укрыться, он методично отстреливался во всех направлениях.
Волгин поднялся с земли.
– Молот! – крикнул он.
Хельмут вздрогнул и поглядел на Волгина. Сначала он увидел лишь темный силуэт, но капитан сделал шаг вперед и оказался в луче света.
Их взгляды встретились.
Они вглядывались друг в друга с напряжением и недоверием, и каждый узнавал в противнике собеседника из полуразрушенного храма.
Лицо Хельмута исказилось. Он доверился этому человеку, он говорил о том, что волнует его больше всего. Мог ли он вообразить, что, стоя перед истерзанной фреской, исповедуется советскому офицеру?..
– Бросай оружие, Молот! – крикнул Волгин. – Игра проиграна!
Хельмут и сам понимал это. Солдаты союзных войск теснили его отряд, немцы бросали оружие. Кто-то сдавался, кто-то бросался прочь.
Кто-то – но не Хельмут. Он не собирался просто так признавать поражение. Он еще повоюет. Он отступит, однако только для того, чтобы, собравшись с силами, нанести новый удар.
Хельмут сделал шаг в сторону, затем проворно метнулся к входу в катакомбы.
– Стой, Молот! – Волгин бросился за ним, держа противника на прицеле.
В этот момент Хельмут вдруг совершил резкий прыжок и оказался рядом с фигурой в советской шинели. Он мгновенно выбил из руки противника пистолет, а свой приставил к его виску.
Зайцев ничего не успел предпринять. Он беспомощно разевал рот и пятился, увлекаемый Хельмутом в бетонную нору. Волгин видел на его искаженном лице округлившиеся от страха глаза. Прикрываясь Зайцевым, Хельмут уже растворялся во мраке.
– Брось оружие! – крикнул Волгин.
Он выстрелил. Хельмут вскрикнул и повалился наземь.
И тут произошло неожиданное: Зайцев проворно подхватил поверженного врага, перекинул его руку через плечо и поволок в глубину подземелья.
– Зайцев! – растерялся Волгин.
Тот обернулся.
– Ты… чего, Зайцев?
Вместо ответа лейтенант выдернул чеку и швырнул гранату в основание плиты, нависавшей над входом в катакомбы. Мощный взрыв потряс своды. Плита рухнула вниз, подняв облако бетонной пыли. Лаз был надежно запечатан.
Волгин ошеломленно глядел на оседающую пыль, не веря своим глазам.
* * *
К уютному, увитому густым плющом особняку, в котором размещалась городская администрация, подъехали пара грузовиков и легковушки. Солдаты спрыгнули из кузова на землю.
Мигачев оглядел отряд и сделал знак: за мной!
Старинные дубовые двери распахнулись, открывая просторное помещение. С потолка свисала огромная хрустальная люстра, озаряя светом благородные дубовые панели и выстроившиеся вдоль стен полки с бумагами. На второй этаж вела покрытая ковром лестница.
Несмотря на поздний час, за некоторыми столами возились клерки; они настороженно уставились на вошедших.
– Герр Швентке? – спросил Мигачев.
Взгляды клерков устремились наверх, на площадку второго этажа, где из кабинета возникла фигура волгинского знакомого.
Герр Швентке учтиво склонил голову и дружески улыбнулся. Он поднес было зажигалку к сигарете, но выражение лица Мигачева остановило его.
Он все понял. Одно только неясно было ему сейчас: кто и как мог нащупать тонкие, едва заметные нити, ведущие к организатору большого заговора? Хельмут,
