ответы на поставленные вопросы в основном ищут в нижнем этаже живота, в сталинских репрессиях, в чем угодно, но не в душе человека. Увлеченные резкими формальными исканиями, которые часто выдают за открытия, некоторые именуют все подряд постмодернизмом, авангардом, даже аналоги находят, мол, на рубеже веков подобное всегда происходит. О каком постмодернизме можно рассуждать, если все сегодня сводится к монтажу и перестановкам давно известного? Это не освежение, не отступление, а цитатничество, передергивание.
Не стоит забывать, что авангард начала ХХ века родился на пиршестве идей, исканий, выдающихся личностей и был необходим в обществе, потому что, часто оскорбляя и раздражая, он всегда обновлял. И словно подсказывал, что нужно искусству, чего не знала жизнь, и как отсутствующее в реальности должно осуществиться. Наш нынешний авангард родился не из богатства, а от бедности, оторванности от жизни. В условиях озлобленности, бессмысленности наш авангард — бедный реализм, натурализм, поражающий однообразием мотивов. Создатели нынешних творений всё время спорят с истиной, что эстетизация физиологии и смерти чужда русской цивилизации. Из спектакля в спектакль переходят голые люди, часто отталкивающие некрасивостью своих тел, мотивы безумия, неудавшейся репетиции, наплывающего дыма, зеркал, движущихся экранов с текстами, которые только что произносили актеры. Перечисленное рождает мотив монотонности, мол, все проходит. Однообразие в содержании выдает бедные мысли. Актеры здесь совсем не важны. А уж если действие классической пьесы режиссер перенес в иное пространство, что само по себе примитивно, тебе объяснят, что это «новое прочтение». Тусовка торжествует, потому что есть покупатель. Но подобная безоглядная революционность способна любой талант превратить в мгновенно полыхнувший и сгоревший метеорит. О ком сегодня можно сказать — «мощный»?
Сегодня душа театра будто устала и легко отказывается от богатого и сложного опыта, которым был переполнен ХХ век, а это ведет к тотальному упрощению. Да, увиденные сочинения иногда кажутся замысловатыми, а порой даже красивыми, но никогда «не дарят радости выстраданного художественного смысла». А значит не оставляют желание размышлять. Здесь царствуют самовлюбленность, самовыражение без восприятия. Но мир чуткий, он всегда ответит тебе тем, с чем ты к нему обратишься.
Анатолий Васильев честно признает: «Гибель театра начинается с позиции режиссера, который уверен, что он путем дрессировки способен медведя превратить в кота. Или наоборот — не важно. Важно, чтобы подопытное животное беспрекословно прыгало с тумбы на тумбу. И чтобы тумба не как у людей. Меня все зовут: приходи, такой-то режиссер то-то сделал по-новому. А я все жду и жду, когда кто-нибудь сделает что-нибудь по-старому…» Современный театр часто равнодушен к категориям вкуса, культуры, меры. Вкус как гармоничное соотнесение смысла и средств выражения — редчайшее качество. Это главное в существовании театра. Умных и образованных много, людей со вкусом — единицы. Вкус проявляется во всем. Никакой талант не спасет, если нет вкуса. Только через вкус можно и развивать театр.
Сегодня коммерческий успех для многих важнее художественного результата — это тоже факт. За утрату критериев придется расплачиваться дорого и долго. На недавних вступительных экзаменах ректор ГИТИСа посетовал на странности абитуриентов. Одних охрана останавливала, изымая ножи, а один молодой человек, выслушав отрицательный ответ, достал из кармана пистолет и выстрелил в себя, на груди растеклось кровавое пятно. «Лежал долго, — говорил ректор, — заставил поволноваться комиссию». Еще одна несостоявшаяся актриса отомстила экстравагантным образом: отпросилась в туалет, вернулась с использованным тампоном и бросила его на сцену, дополнив жест проклятиями. Так и хочется спросить: а что вы ждете, когда на сцене театра, в стенах которого творили Станиславский, Немирович-Данченко, актриса воплем во всю мощь своих легких оглушает зрительный зал: «У меня нет оргазма, нет оргазма!!!» Зал в тот вечер затих — не иначе среди пришедших на спектакль было большинство тех, кто привык, входя в уборную, закрывать за собой дверь. У молодой пары, сидящей рядом, реакция была разная: парень опустил глаза, а девица замерла в восхищении. Не иначе как собралась в театральный! Так что, готовьтесь, господа экзаменаторы!
Трудно представить, что ради заработка, лишь бы засветиться на экране, кто-то из прежних кумиров встал бы на коньки, дискредитируя великий спорт. Или хуже того, вышел бы на боксерский ринг, забывая о том, что лицо — визитная карточка актера. Достоинство профессии не позволяло им это сделать. Да, в «лихих девяностых» даже великий Смоктуновский сыграл бандита, что выглядело нелепо. Но он зарабатывал на жизнь профессией, а не рекламой, не путая никогда два понятия: продавать свой труд и продавать себя. Так всегда бывает, когда пишешь, думаешь вглубь, постоянно осмысливая свои поступки. Недавно я услышала, как известный артист-бизнесмен, прекрасный исполнитель женских ролей, легкомысленно говорил об актерской профессии, словно забыл, что эта профессия требует таких ушедших сегодня понятий, как обостренная совесть, интеллигентность, ответственность. «Дилетантизм шагает по планете», — невесело констатирует Александр Ширвиндт.
В этой ситуации, конечно, многое осмыслить могла бы помочь критика. Но единственный в стране журнал «Театр» высокими стопками лежит невостребованным. Помню, как его предлагали бесплатно на одном из спектаклей. Было жутко: на предложение никто не реагировал. Другое некогда известное издание уже многие годы печатает под своим логотипом нечто напоминающее буклеты театральных коллективов, явно по заказу самих театров. Словом, «неладно что-то в Датском королевстве». Даже бойкий отчет о создании Ассоциации театральных критиков, в которой сегодня более ста человек, не радует, потому что напоминает отчет одного секретаря писательской организации. Тот в свое время, выступая на съезде писателей, гордо рапортовал: «Товарищи, если до революции в Тульской области жил только один писатель — Лев Толстой, то теперь Тульское отделение Союза писателей насчитывает целых 14 человек!»
Любые объединения, ассоциации, секции помогают выживать, скопом отбиваться, нападать, но профессионально состояться критик, если он талантлив, может только в одиночку. В искусстве строем не ходят, талант всегда одинок. Посему и тонет сегодня истина в заказанной болтовне, порой недурно оплачиваемой. Или в цепкости удерживать пусть маленькую, но власть. И речь идет не столько о профессионализме, сколько о честности, принципиальности, достоинстве. Диву даешься, наблюдая некоторых персонажей. Ему девятый десяток, ногу не может поднять на первую ступеньку, а в позе мыслителя направо и налево раздает характеристики, кто устарел и не вписывается в контекст дня, за кем будущее, а кого не следует приглашать и допускать. Притом во всем этом нет ни логики доказательств, ни вескости аргументации. А все оттого, что на старости лет он почему-то почувствовал себя, как говорит молодежь, «в тренде», откуда один путь — тупик и бессмыслица. Как сказал известный режиссер, «многие боятся стареть, потому что не способны мудреть».
Студенты часто спрашивают меня: как
