вины. Грусть. Злость.
Но тот, кто ударил сильнее всех, был недостоин.
Я была дерьмовым близнецом. Я была той, у кого был багаж, той, кто была измученной и злой. Я не заслуживала жизни, а Роуз заслуживала. Она бы сделала для своего будущего гораздо больше, чем я собиралась. Ее мечты были ярче, более достижимы моих.
Мир остановился, когда она умерла. И если бы это был я, он бы продолжал вращаться.
Это должна была быть я.
Это то, что я кричала отцу после того, как посмотрела это видео. Когда я увидела, что он так легко предпочел Розмари мне.
Это должна была быть я.
И поскольку он выбрал неправильный вариант, я решила, что он не получит свой талон на питание. Он забрал ее у меня, поэтому я собиралась забрать у него его деньги.
Изначально я планировала убить его после того, как увижу это, но я хотела, чтобы он страдал. Я хотела, чтобы он познал эту боль, чтобы он прожил свои дни сломленными, голодными и пустыми.
Так что я столкнулась с ним в нашей гостиной и сделала то, что заставило меня уйти. Для него это было удобно, идеальный предлог, чтобы запереть меня и заставить молчать. Но я не ожидала, что буду жить. Я читала, что, если ты будешь делать это определенным образом, у тебя не будет возможности выжить.
Вертикальные шрамы на обоих моих запястьях пульсировали.
Видимо, я сделала недостаточно, потому что врачи успели наложить швы прямо перед тем, как отправить меня привязанной к носилкам. Я хотела умереть, так как Роуз не было здесь, потому что было бы несправедливо, если бы мы не были здесь вместе, потому что мой отец не имел права выбирать что-то подобное.
Теперь у меня остались эти шрамы как напоминание о том, что я даже не могла правильно умереть. Я провела много времени в психиатрической больнице, планируя выбраться и отплатить отцу за то, что он сделал, придумывая способы уничтожить его, потому что я поняла, что он сделает все за деньги.
Даже если бы мне удалось покончить с собой, он все равно продолжал бы делать ужасные вещи, чтобы остаться на вершине пищевой цепи Пондероз Спрингс.
Единственный способ остановить его — убить, а я не могла дождаться этого дня.
Всхлип вырывается из моей груди, вытекая из меня, как яд. Он обжигает и разрывает горло, когда накапливается. Я закрываю рот рукой, дрожа от слез, и они текут немного быстрее.
Эта суровая реальность, которую я никогда не хотела принимать сегодня, как поезд.
Это осознание того, что ты старше своего близнеца. Этот монументальный удар под дых, потому что триста шестьдесят пять дней без нее. Это день рождения, Рождество, все эти воспоминания, которые она так и не создала. Еще одно напоминание о том, что, когда она умерла, я тоже. Я просто продолжала существовать.
— Сэйдж?
Переворачиваюсь на кровати, смотрю на дверь.
Лира и Браяр стоят в арке, держа в руках пакет с конфетами и фильмами.
— Ты сказала, что тебе нравятся «Шестнадцать свечей», верно? Мы не могли вспомнить, говорила ли ты что-то о кислом Skittles или обычном, поэтому взяли оба, — говорит Лира, покачивая сумкой в воздухе.
— Как вы сюда попали?
Браяр достает из кармана заколку для волос.
— Эти замки просты и… — засунув руку внутрь своей клетчатой рубашки, она вытаскивает косяк. — Я стащила это у Рука на днях.
Хотя я действительно не хочу, я немного улыбаюсь.
— Маленький Воришка теперь начинает обретать смысл, — говорю я ей.
Она пожимает плечами.
— Мое воровство стало здесь очень кстати.
Провожу рукой под носом, вытирая попавшие туда сопли и слезы. Они обе выглядят такими обнадеживающими, приходя сюда, чтобы подбодрить меня или, по крайней мере, дать мне передохнуть от печали.
Они знают о сегодняшнем дне.
— Спасибо, ребята, но я не совсем в настроении. Я думала, вы все будете с парнями.
— Они проводят выходные в домике родителей Сайласа в Портленде. Им нужно было время, нужно было пространство, чтобы быть где-то с Сайласом. И мы подумали… — Браяр смотрит на Лиру в поисках помощи.
— Мы подумали, что можем сделать то же самое для тебя, — заканчивает она за нее.
— Я просто… — мычу я, пытаясь больше не плакать, ненавидя это чувство слишком уязвимой. — Я просто думаю, что сегодня мне нужно побыть одной. Я думаю, мало что может сделать это лучше, не сегодня.
Думаю, именно поэтому мне нравится играть. Находясь на сцене, я могу свободно выплеснуть свои эмоции через персонажа, и никто не сомневается в этом, потому что они думают, что это просто часть сценария. Я могу быть ранимой, мягкой, нежной.
Не этот постоянно язвительный, озлобленный человек.
— Мы знаем, что не можем сделать лучше. Но не в этом дело, — Лира шагает дальше в мою комнату. — Речь идет о том, чтобы не позволять тебе грустить в одиночестве. О том, чтобы сделать ее более терпимой. Я не знаю, каково это — потерять близнеца, но я потеряла маму.
Я смотрю на нее, на понимание в ее глазах. Не жалость или сочувствие, а взаимное знание одинаковой боли.
— Никто не может их вернуть. Как бы сильно мы этого ни хотели. Но ты не должна переживать это в одиночестве. Нам не нужно говорить о ней, или мы можем. Мы сделаем все, что ты хочешь сегодня, даже если ты просто хочешь, чтобы мы сидели здесь с тобой в тишине. Я прошла через смерть моей матери в полном одиночестве, и никто не мог меня поддержать, и я не позволю тебе повторить мою ошибку. Не тогда, когда мы здесь.
Дружба.
Для таких, как я, это всегда было чуждым понятием.
Девушка, которую учили, что отношения, которые ты поддерживаешь, нужны только для того, чтобы продвинуть себя дальше в жизни. Это никогда не о реальной связи. Я всегда была лишь пешкой в жизни людей, которую использовали для того, что я могла что-то им дать.
Никто никогда не был со мной, потому что я была Сэйдж.
Никто никогда не дружил со мной, потому что я была Сэйдж.
Они были связаны со мной из-за моего статуса, моего имени, моих денег.
И вот я здесь, без всего этого, и эти две девушки все равно решили стать моими друзьями. Несмотря на то, что близость ко мне заставит людей
