Теперь Луизе всё стало понятней. И то, что она поняла, разбило ей сердце.
— Значит, ты взялся доказать ему, что он ошибался. Сначала ты управлял Индией, ни разу не поддавшись своим страстям. Но это была только подготовка к настоящему испытанию — управлению Англией. — Луиза отдышалась. — Однако по возвращении оказалось, что я никуда не исчезла, и всё ещё возбуждаю в тебе твои «страсти». И ты не можешь доказать ему, что он ошибался, пока я продолжаю так влиять на тебя, вмешиваться…
— Нет, — с трудом произнёс Саймон. — Это не имеет к нему никакого отношения.
— Ещё как имеет, — выпалила она. — Тебе надо доказать самому себе, что он был не прав на твой счет, и чтобы это сделать, ты должен устоять перед своими чувствами. Вот настоящая причина, по которой ты выпроваживаешь меня в Шропшир. Потому как знаешь, что не в силах противостоять своим «страстям», пока я рядом с тобой.
Он уставился на неё невидящим взглядом.
— Но ты сопротивляешься не только своей страсти, да? — сказала Луиза, с непролитыми слезами в горле. — Ты сражаешься с порывом заботиться… не только обо мне, но и о тюремной реформе и о всех делах, которые Сидмут и Каслри пускают по боку. Потому что заботиться — это значит чувствовать что-то, и это ужасает тебя больше всего на свете.
— Довольно, — выдавил Саймон.
— Если ты что-то чувствуешь, — безжалостно продолжала она, — рискуешь, что тебя ранят, как ранил дед своим бездушием, как ранили родители — пренебрежением, как ранила Бетси — мнимым предательством…
— Замолчи же, чёрт побери! — закричал он, схватив жену за плечи. — Ты неправа! Дело не в этом! Лишь политика…
— Дело не только в политике, — прошипела Луиза. — Разве не замечаешь? Ты думаешь, что доказываешь его неправоту, а на самом деле превращаешься в него! Становишься точной копией человека, которого ненавидишь. Пытаешься обратить свое сердце в камень, чтобы найти в себе силы исполнить их требования. — Она подняла руку и положила мужу на щеку. — И это убивает тебя, любовь моя. Компромисс за компромиссом.
На какой-то миг Луиза подумала, что, видимо, достучалась до него. Взгляд его был испуганным, потерянным, а пальцы больно впились ей в плечи.
— Ты не понимаешь, как всё происходит в политике, и тебе никогда не понять.
Его голос стал таким безучастно-далёким, словно больше не принадлежал её любимому Саймону. Это был голос великого премьер-министра Монтита. И она не сомневалась, что где-то там, в аду, тот человек торжествующе гоготал.
— Мне жаль огорчать тебя, Луиза, — отрезал Саймон, — но иного выхода нет. И мы утром отправляемся в Шропшир.
Она перевела дух и успокоилась. Луиза знала, как должна теперь поступить. Даже, если Саймону это будет ненавистно.
— Отправляйся в Шропшир, раз тебе так хочется. Но я не поеду.
Лицо его окаменело от ярости.
— Ты не уничтожишь мой шанс стать премьер-министром!
— Нет, я так не поступлю. Во-первых, бросить вызов мужу — значит нанести вред своим собственным попыткам провести реформу. Во-вторых, я люблю тебя, а значит, не разрушу твои надежды на будущее, даже если считаю, что ты ошибаешься. — Когда он вздрогнул от одного слова «люблю», сердце её упало ещё больше. — Итак, я останусь в Лондоне и буду послушной женой, если тебе так угодно.
Саймон слегка расслабился.
Но Луиза ещё не закончила.
— Меж тем, это не означает, что я оставлю свою организацию, и слова не сказав. Будет правильно, если я подготовлю их к моему уходу, лично встречусь с ними и мистером Филденом, чтобы объясниться, приму меры, чтобы другие члены заняли моё место в комитетах. Уверена, ты не откажешь мне в такой возможности.
— Луиза… — начал он, помрачнев.
— Я не буду делать это публично, не тревожься. И я не хочу проводить встречу тут. — Она не могла удержаться от резкости, что вкралась в голос. — Я не хочу, чтобы до твоих «друзей» дошли слухи о том, что ты позволил моим леди посетить твой дом. — Она оглянулась на окно кабинета, в котором уже брезжил рассвет. — Поэтому я уеду к Регине.
Эта новость застала Саймона врасплох.
— Надолго?
— Насколько потребуется. — Пока она не придумает, как жить без Саймона. Того, кто, видимо, так и не оставил прошлое позади.
— Тебе не нужно уезжать к моей сестре, — хрипло произнёс он. — Уверен, ты позаботишься о том, чтобы благоразумно удалиться из политики. Пока ты здраво себя ведешь, я бы предпочёл, чтобы ты оставалась тут.
— Ты в любом случае планировал отослать меня на несколько недель в Шропшир, поэтому какая разница, где я проведу время… — Она замолкла, так как её осенил ответ. — О да, я поняла. В Шропшире ты мог бы скрыть от меня того мужчину, которым стал. А если я остаюсь в нашем доме, ты думаешь, что можешь использовать нашу «страсть», чтобы я не видела твоего истинного лица.
Когда лицо мужа вспыхнуло от гнева, Луиза мягко добавила:
— Но я слишком сильно тебя люблю, чтобы прятаться от правды. Если я должна провести остаток своих дней, наблюдая как ты отступаешь от своих принципов, чтобы что-то доказать этому дьяволу в лице деда, мне нужно время, чтобы побыть вдалеке от тебя и подготовиться.
— Чтобы лелеять свой гнев, хочешь сказать, — выплюнул Саймон.
— Можешь уверять себя в этом, раз тебе так легче, — прошептала она. — Но единственный человек, к которому я сейчас испытываю гнев — это граф Монтит. Если бы не он, мой муж — ни капли в этом не сомневаюсь — стал бы самым великим государственным деятелем за всю историю Англии.
Луиза зашагала к двери, глотая слёзы.
— Луиза, — раздался позади его голос. — Ты сказала, что любишь меня.
— Сказала, — прошептала она.
— Тогда останься. Прошу тебя.
Саймон ни о чём и никогда не молил её вне стен спальни. Он требовал, приказывал, принуждал. Её так и подмывало уступить. Ох, каким же это было искушением.
Но хотя он мог сравнительно легко позволить себе компромисс за компромиссом, себе она такого позволить не могла.
— Не могу сейчас. Прости. У меня есть дела, о которых мне надо позаботиться, и которые мне не уладить, если я буду с тобой.
Саймон фыркнул.
— И кто теперь прячется от правды? Единственная причина, по которой ты сломя голову бежишь к Регине, в том, что я признался, что не способен ответить тебе любовью. И это тебя разозлило.
— Разозлило? Нет. Потому как ты очень даже способен любить, Саймон. Ты боишься любви. И я не разозлилась… мне стало грустно.
Саймон не покинул кабинета, пока она паковала маленький чемоданчик под недремлющим оком Раджи, потом выпустила обезьянку из их спальни. Он не вышел в холл, когда она вызвала экипаж, и не сказал прощальных слов, когда она выходила за дверь, а Раджи сражался с лакеем, тщетно пытаясь отправиться за ней.
