устремлением к бедности, от Кармелитского — приверженностью к труду, и от позднейших конгрегаций — тем, что сочетает активную деятельность с созерцанием при условии бедности и строгого затворничества.
Для святого Франциска и его братьев бедность означала свободу. Выбрасывая суму, посох, сандалии, они обретают крылья. Никому так ярко милю за милей не светят благосклонные звезды, как бедняку, не имеющему гроша за душой; никому так не вкусна вода, так не сладки ягоды кустарников, так не белы и не гладки камни дороги, как страннику, давно забывшему прелесть накрытого стола. Нищета есть свобода: весь мир принадлежит этим божьим скитальцам, которые куда бы не шли, везде чувствуют себя как дома и кочуют по всему свету из края в край с легкостью птиц. Нищета есть свобода. Любое ремесло хорошо, чтобы заработать кусок хлеба: можно чинить сковороды, латать башмаки, колоть дрова, носить воду, быть ризничным сторожем, метельщиком, могильщиком: все одинаково хорошо. А когда хлеб нельзя заработать в поте лица своего, тогда они просят милостыню, ибо нищенство Христа ради не хуже трудов праведных, и смирение просящего равноценно щедрости подающего. Но Кларе бедность не сулила свободы. Ей и ее сестрам не разрешалось просить подаяние. Не было для них огромного мира, чтобы радоваться ему, ни горных вершин, ни лесов, ни морских заливов; не было дорог с их пылью и грязью, но также с солнцем, ветром и звездами; не было хождения из города в город, связанного с лишениями и тяготами, но также с благодатным бременем всякий раз новой работы, позволяющей сводить концы с концами и, повинуясь скучной необходимости, кормить, поить и одевать свое тело. Для них, бросивших якорь у подножия Субазио, существовала лишь помощь христианского соучастия, которую Провидению угодно было иногда посылать им.
Но внешняя нищета — лишь отражение нищеты внутренней, нищеты сердца, от которой происходит смиреннное послушание и целомудренная любовь, одним словом — святость; и в служении Франциска его идеальной Невесте заключается глубокая проницательность человека, увидевшего в ней собрание всех других монашеских добродетелей. Быть нищим сердцем — значит испытывать желание свободы, любви, славы, земного счастья и преодолевать его, как преодолевают голод, холод, жажду, лишения, ибо душа просыпается каждое утро с требованиями еще более высокими и непомерными, чем требования тела.
Молитва и труд, бедность и тишина уединения определяют особый характер второго францисканского Ордена. Зажженную свечу не прячут под сосудом. Маленькая обитель Сан Дамиано светила необыкновенно далеко. «Клара жила в затворе, но жизнь ее была известна всем; Клара молчала, но слава ее была громкой; она не покидала кельи, но весь город слышал ее проповедь», — говорится в булле Александра IV по случаю ее канонизации.
Данте, с присущей ему интуицией, посвящает песнь святому Франциску и терцину святой Кларе, словно из уважения к стыдливой скромности «цветочка», но эти три строки стоят многого:
Perfetta vita ed alto merto inciela
donna piu su, mi disse,alla cui norma
nel vostro mondo giu si veste e vela.[23]
Высокая жизнь Клары оставила по себе невыразимую благодать, которая до сих пор разлита в окрестностях Субазио и Сполетской долины. Имя ее слышится в звоне ассизских колоколов, и звук его чище серебра, и колокола передают его друг другу от «Карчери» до «Анджели», торжественно возглашая, что женщина, не ведающая отрешенности и молчаливости кларисс, не может быть истинной францисканкой, и не может быть истинным францисканцем тот, кто не постиг подлинного значения женственности.
САН ДАМИАНО
В скале базилики, носящей ее имя, под сводом освещенным свечами и электрическими лампочками, неподвижная и строгая, спит великая Аббатиса.
Но корни «цветочка» остались там, куда перенес его садовник. Сердце святой Клары в обители Святого Дамиана, перестроенной для нее и ее сестер руками самого Франциска. Сердце ее в бедном монастыре, где гордыня и пыл умбрийской крови разбились об алмаз бедности; на тесных хорах, где молилась и слушала учителя; в темной трапезной, где когда-то освятила и поделила хлебы; в садике, где услышала и повторила гимн брату Солнцу; голой, как амбар, келье с потолком, опирающимся на стропила, и оконцами, из которых виден маленький, сырой и прохладный монастырский двор и силуэт Субазио, глядящего на него с высоты своего величия. Клара и сегодня еще стоит на пороге Сан Дамиано, как предстала когда-то сарацинам, прижимая к сердцу величайшее свое достояние — Святые дары. А там, где Клара, там и дорогой сердцу Франциска идеал бедности. И вполне объяснимо, что Сан Дамиано является сегодня не только чудотворным святилищем, куда идут просить о выздоровлении, об избавлении от напастей, об исполнении земных желаний, но тем благословенным местом, где искалеченные сердца заново обретают себя и ослепшие души заново обретают Солнце.
Однажды, когда святой Франциск, находясь в Порциунколе, выходил из леса после молитвы, брат Массео, бывший высокого о себе мнения, пошел ему навстречу и неожиданно спросил:
— Почему за тобой? Почему за тобой? Почему за тобой?
— Что ты имеешь в виду? — ответил Франциск.
— Я спрашиваю, почему все идут за тобой вослед, и всякий, кажется, хотел бы видеть тебя и слышать тебя, и повиноваться тебе? Ты не красив, и не великой учености, и не из знатного рода, так почему же все идут за тобой?
Святой Франциск, обрадовавшись этому тройному «комплименту», поднял лицо к небу и долгое время стоял молча, потом встал на колени, воздал хвалу и благодарность Богу, и, наконец, обернувшись к брату Массео, сказал:
— Хочешь знать почему за мной? Хочешь знать почему за мной? Хочешь знать, почему все идут за мной вослед? Потому что очи Бога Всевышнего не увидели среди грешников более низкого, более недостойного, более грешного, чем я; и для свершения тех чудесных деяний, которые Он замыслил совершить, Он выбрал именно меня, дабы смутилась знатность, величие, сила, красота и мудрость мира, и дабы знали люди, что всякая добродетель и всякое благо от Него, а не от твари.
В этом знаменитом диалоге брат Массео, не отличаясь особой тонкостью, не может понять, в чем состоит дар святого Франциска, а святой Франциск в смирении своем не ставит себе в заслугу дары, полученные от Бога. Начать с того, что Всевышний создал его поэтом в том смысле, который вкладывали в это слово древние греки, понимавшие поэзию как действие. Святой Франциск любил поэзию не как чтение, но как мысль, как чувство, как страдание, как то, что вспышками озаряет быстротечность бытия; он любил не ту
