Привлечение к следствию новых лиц явилось результатом стремления Жолобова переложить вину за взяточничество и казнокрадство на других лиц, но Волынский ухватился за Жолобова мертвой хваткой, уличил его в сокрытии подлинных размеров взяток, чем обрек на смертную казнь. Энергия, с которой Волынский взялся за новое для него дело, настолько импонировала Анне Иоанновне и Бирону, что в следующем году он был назначен обер-егермейстером, то есть получил второй по значимости придворный чин. В результате расстояние между ним и троном значительно сократилось, ибо известна страсть императрицы к охоте, которую утолял Волынский. Это по его инициативе издавались охотничьи указы императрицы.
Конюшенное дело под руководством Волынского получило новый импульс в своем развитии. По его предложению Кабинет министров 1 июля 1736 года разделил конюшенную канцелярию на две части: первая заведовала конными заводами, определяла штат их служителей, а вторая под именем Конюшенно-придворной канцелярии ведала конюшнями, обслуживавшими нужды двора, а также птичьей, псовой и звериной охотами. 25 августа 1736 года Кабинет министров назначил руководителем придворной конюшенной канцелярии обершталмейстера Куракина, а Волынского — казенными конными заводами и охотой. На содержание конных заводов и конюшенной канцелярии отпускалась равная сумма — по 50 тысяч рублей в год[266].
Артема Петровича можно считать основателем отечественного породистого коневодства. Он повсюду, где ему предоставлялась возможность, выбирал «рослых, статных лошадей, браковал седластых, острокопытных, головастых и прочих тому подобных», то есть выполнял требование составленной для него инструкции[267]. Так, согласно его донесению, в 1736 году в его ведомстве им было выбраковано 660 жеребцов. 31 августа Кабинет министров согласился с предложением Волынского передать их «знатным монастырям» и управителям дворцовых волостей для последующего распределения их между безлошадными крестьянами.
В марте 1735 года Кабинет министров обсуждал представленный Волынским план развития коневодства в стране, предусматривавший в течение 10 лет обеспечение 10 кирасирских полков лошадьми улучшенных пород, для чего надлежало содержать в конных заводах 7 тысяч кобыл и 840 жеребцов[268].
В апреле 1738 года в жизни Волынского произошла важнейшая перемена — в лаконичном указе 3 апреля Артемий Петрович прочитал приятные для него слова: «Ее императорское величество всемилостивейше соизволила господина обер-егермейстера Волынского кабинет-министром объявить и указала его завтра поутру к приему присяги привести».
Поверенный в делах К. Рондо доносил в Лондон по поводу нового назначения Волынского: «Это очень талантливый человек, который не раз принимал участие в серьезных делах». Перечислив все предшествовавшие назначения, дипломат продолжал: «Многие полагают, что это назначение не по душе Остерману», который опасается, «что новый министр не предоставит ему, как князь Черкасский», во всем действовать по своему усмотрению[269].
Назначению кабинет-министром Волынский вполне обязан Бирону. Будучи креатурой фаворита, он оправдал возлагавшуюся на него надежду стать противовесом Остерману и положить конец его безраздельному господству в Кабинете. В предшествующее время дела в Кабинете вершил Андрей Иванович — безвольный Черкасский всегда плелся в фарватере и безропотно соглашался с его мнением. Ситуация в Кабинете изменилась после включения в его состав Волынского. Он сумел установить дружеские отношения с Черкасским, и в Кабинете министров сложилась напряженная обстановка: либо они совместно выступали с особыми мнениями, выражавшими несогласие с Остерманом, либо Остерман в противовес Волынскому и Черкасскому высказывал свое с ними несогласие.
Аргунов Иван Петрович. Портрет Алексея Михайловича Черкасского.
1760-е гг. Музей-усадьба «Останкино», Москва.
Постепенно Черкасский утрачивал расположение Артемия Петровича. Апатичный, нерешительный и трусливый князь не вызывал симпатий у властного, резкого, заносчивого и деспотичного Волынского, нередко выказывавшего пренебрежение к своему союзнику. Артемий Петрович нисколько не лукавил, когда говаривал: «Я уже не знаю, как и быть: двое у меня товарищей, да один из них всегда молчит, а другой только меня обманывает».
Но Черкасский не в счет, главным своим противником Волынский считал Остермана. Обоих Бог не обидел разумом и честолюбием, но наградил противоположными чертами характера: вкрадчивому, осторожному, лицемерному, коварному и не замаравшему руки взятками и казнокрадством Остерману противостоял горячий, безрассудный в гневе, жестокий, не гнушавшийся ни взятками, ни казнокрадством Волынский. У Остермана был еще ряд преимуществ над Волынским. Он был опытным интриганом, способным месяцами и даже годами ждать, притаившись, своего часа, чтобы нанести противнику решающий удар, уничтожить его. Волынский привык идти напролом. Остерман, издавна корпевший над бумагами, знал действующие законы и умел четко формулировать новые. Волынский был лишен этих знаний, его сферой предшествующей деятельности было исполнение законов, практика, а не их создание; Остерман умел скрывать свои подлинные чувства, ум Волынского не был столь изощренным. Одним словом, два медведя не могли продолжительное время находиться в одной берлоге, между ними непременно должна была произойти схватка.
Способность Артемия Петровича мыслить категориями государственного масштаба привела к тому, что борьба с Остерманом трансформировалась у него в борьбу против немцев вообще и против своего патрона и покровителя Бирона.
Наблюдательный Волынский без особого труда разгадал далеко идущие планы Бирона. В самом деле, Бирон стал в 1737 году герцогом Курляндским, но с чего бы это он остался в Петербурге, а не отправился в Митаву, где ему оказывались почести, равные почестям родственницам императрицы? Но особенно явственно просматривалось намерение Бирона утвердиться на российском троне в попытке женить своего шестнадцатилетнего сына Петра на взрослой дочери Мекленбургской герцогини Екатерины Иоанновны Анне Леопольдовне. Ей прочили в женихи брауншвейгского принца Антона Ульриха, но он ей был настолько противен, что, когда Бирон назвал его имя, она заявила, что скорее положит голову на плаху, чем выйдет замуж за принца Антона. Зная заранее ответ Анны Леопольдовны, Бирон тут же предложил ей в мужья своего сына. Оказавшись между необходимостью выбрать из двух зол наименьшее, Анна Леопольдовна все же предпочла иметь супругом Антона Ульриха.
Затея Бирону не удалась, но никто из вельмож не сомневался, что он не расстался с мыслью утвердиться на российском троне. Когда слухи о планах фаворита стали достоянием вельмож, даже такой робкий кабинет-министр, как князь Черкасский, произнес: «Если б принц был женат на принцессе, то б тогда герцог еще не так прибрал нас в руки. Как это супружество не сделалось? Потому что государыня к герцогу и принцу Петру милостива, да и принцесса к принцу Петру благосклоннее казалась, нежели к принцу Брауншвейгскому; конечно, до этого Остерман не допустил и отсоветовал: он, как дальновидный человек и хитрый, может быть, думал, что нам это противно будет, или и ему самому не хотелось. Слава Богу, что это не сделалось; принц Петр человек горячий, сердитый и нравный, еще запальчивее, чем родитель его, а принц Брауншвейгский хотя невысокого ума, однако человек легкосердный и милостивый».
