Артемий Петрович полагал, что наступил конец его карьере, просил оставить его губернатором после окончания следствия, но в своих расчетах ошибся — увольнение пошло ему на пользу — с переездом в Москву начался новый этап в его карьере[262].
Объективности ради отметим один добропорядочный поступок Артемия Петровича во время пребывания его в Казани. Нелишне напомнить о приверженности Волынского к самодержавной форме правления. Бригадир Козлов в беседах с ним придерживался противоположного мнения, о чем он сообщил Салтыкову, а тот — императрице, которая велела прислать доношение, кто присутствовал при разговоре его с Козловым. Получив письмо от Салтыкова, Волынский ответил: «Служить ее императорскому величеству так, как самому Богу, я и по должности, и по совести должен. При том же и предостерегать, конечно, повинность моя… А чтоб мне доносить и завязываться с бездельниками, извольте отечески по совести рассудить, сколько то не токмо мне, но и последнему дворянину прилично и честно делать? И понеже ни дед мой, ни отец никогда в доносчиках не были и в доносителях не бывали, а и мне как с тем на свет глаза мои показать? Изволите сами рассудить, кто отважится честный человек итить в очные ставки и в прочие пакости, разве безумный или уже ни к чему не потребный. Понеже и лучшая ему удача, что он прямо докажет, а останется сам и с правдою своею вечно в бесчестных людях, и не только кому, но и самому себе потом мерзок будет»[263].
Похоже, это единственный случай, когда декларативные заявления Артемия Петровича не разошлись с делом, с его поступком. Сколько ни убеждал Салтыков Волынского, что доносителем выступать отнюдь не зазорно, тот стоял на своем: он поступил правильно, донеся о случившемся своему дяде, то есть официальному лицу, а дело правительства учинить розыск и установить виновность лица, на которого получен донос.
Новизна ситуации в служебной карьере Волынского в Москве состояла в том, что он, будучи губернатором в Астрахани и Казани, являлся фактически удельным князем, безнаказанно проявлявшим произвол, когда чинил суд и расправу, ибо мало кто отваживался вступить с ним в конфликт, подавая жалобу. В столице для безнаказанного произвола условий было меньше — здесь под боком находилось непосредственное начальство, столь же склонное к самоуправству, как и его подчиненные, но ревниво следившее за тем, чтобы эти подчиненные не превышали своих полномочий.
Для успешной карьеры в столице чиновник должен обладать двумя качествами: талантом организатора, успешно справлявшегося со своими обязанностями, и умением угождать начальству. Природа щедро наградила Артемия Петровича и тем и другим. Он действительно обладал энергией, вникал в суть порученного дела, проявлял инициативу и был исполнительным чиновником. И он в полной мере овладел и житейской мудростью: у сильных надо заискивать, безропотно терпеть крупные и мелкие ущемления самолюбия, проявлять усердие не только при удовлетворении прихотей покровителя, но и предвосхищать их.
Покровителем Волынского стал всесильный Бирон, имевший, как известно, беспредельную страсть к лошадям. На этой страсти и сыграл Артемий Петрович — он въехал в доверие Бирону буквально верхом на лошади.
Оба неприятных для Волынского дела, способных навсегда оборвать его карьеру, были, благодаря стараниям Салтыкова, спущены на тормозах. Единственная потеря, по мнению самого Волынского, состояла в утрате должности казанского губернатора, к сохранению которой он прилагал усилия. Но эта утрата в конечном счете обернулась более значительными возможностями для блистательной карьеры.
Она началась в 1732 году, когда благодаря покровительству также любителя лошадей графа Карла Густава фон Левенвольде Волынский был назначен его помощником по конюшенной части. Эта должность имела два преимущества при продвижении к вершинам власти: она обеспечивала близость ко двору, возможность общаться с сильными мира сего и, кроме того, расчистила путь к сближению с Бироном, у которого страсть к конюшне соперничала лишь со страстью к наживе. Если к этому добавить, что вместе с Бироном немало времени в манеже проводила и императрица, то должность Волынского обеспечивала ему возможность непосредственного общения с Анной Иоанновной.
Сохранилось несколько писем Волынского к Бирону. Они дают представление об отношении Волынского к фавориту и о служебном рвении Артемия Петровича. Первое письмо Волынского к Бирону датировано 12 сентября 1732 года. В обращении присутствуют слова «мой патрон», а заканчивается письмо витиеватым подобострастием: «Впрочем, милостивый государь, вручаю себя в неотменную вашего высокографского сиятельства отеческую милость и пребываю со всяким почтением и искреннею верностью, сиятельный граф, премилостивый государь, мой патрон, вашего высокографского сиятельства всепокорный и нижайший слуга Артемий Волынский». В выражении угодничества и подобострастия Артемий Петрович проявлял чудеса изобретательности.
Волынский не ударил лицом в грязь и при выполнении служебных обязанностей. Ему была поручена организация в стране конных заводов. Левенвольде предлагалось определить губернии и пункты, где надлежало учредить конные заводы. Непосредственное исполнение указа было поручено Волынскому[264].
В одном из писем Волынский заверял своего патрона: «…что надлежит о прилежности моей, в том клянусь Богом, что без всякой моей страсти и сколько постигнет смысл мой, столько хочу показать рабское мое усердие ее императорскому величеству, всемилостивейшей государыне, и поистине ни о чем так, как о том, не пекусь». Результаты бурной деятельности сказались уже в первый год усердия Артемия Петровича. Осенью 1732 года он отправился в путь для осмотра существовавших конных заводов и для изыскания под Москвой мест для заведения новых. Менее чем через год после опубликования указа 1732 года он уже извещал Бирона о сооружении новых конюшен, о выявлении жеребцов, годных для приплода, об изыскании новых мест для основания конных заводов за пределами Московской губернии и т. д.
В последующие годы он производил закупки за границей породистых жеребцов и кобыл, руководил их распределением по заводам. Успехи были столь ощутимы, что доверие Анны Иоанновны возросло так, что в 1734 году он, уже получив повышение, стал генерал-лейтенантом и генерал-адъютантом.
Доверие императрицы и Бирона к нему возрастало, и он получил новые должности: в феврале 1735 года его определили руководителем следственной комиссии по делу иркутского вице-губернатора статского советника Алексея Жолобова. Это назначение, учитывая особый интерес Анны Иоанновны к криминальным делам, свидетельствовало о том, что Артемий Петрович вошел в обойму лиц, к которым императрица проявляла особое расположение и доверие[265]. По его инициативе комиссия о преступлениях Жолобова превратилась в комиссию по Сибири, расследовавшую преступления иркутского губернатора Плещеева, якутского воеводы Фаддея Жадковского, полковника Петра Нефедьева, енисейского воеводы Михаила Полуектова.
