— Рабочему некогда посещать ресторан. — Мужик засунул пилу в сумку и напористо, как против ветра, зашагал дальше.
Арбузный дух, видимо, достиг детворы. Все они уже стояли вокруг, безмолвно взирали то на арбуз, то на меня с Сашей.
— Кто хочет арбуз, пусть принесёт нож, — приказал я командирским голосом.
Перочинный ножик оказался у рыжего мальчика, лет десяти.
Пока мы с Сашей по очереди кромсали одну половину арбуза, набежала новая волна, теперь уже подростков. Глаза у них были не по-детски серьёзные, требовательные.
— Тебе не кажется, нам с нашей благотворительностью ничего не останется? — спросил Саша.
…И тут моя фантазия иссякла. Оказывается, всё, что касается благостной истории с арбузом, я бодро рассказывал своей двенадцатилетней дочке во время обеда. Выдумывал. Вернее, все это как бы само собой проходило перед моими глазами.
СтатьяУ плохих новостей своя скорость. Они добираются до нас быстрей, чем хорошие.
Как-то летом, с утра пораньше, ко мне ворвался приятель со свежей газетой.
— Смотри, что здесь написано!
Года не прошло, как был убит Александр Мень — мой духовный отец, с которым двенадцать лет мы братски дружили.
Когда я развернул газету и стал читать помещённую в ней статью об отце Александре, я помертвел. Там некий дьякон писал о том, что, хотя отец Александр и был неплохим священником, его книги, проповеди, богословские труды сомнительны.
В общем, таков был смысл злобного выступления, продиктованного ничем не прикрытой завистью к посмертной славе моего зверски зарубленного друга. А может быть, эту статейку заказали те, кто вдохновил убийц…
Летнее утро за окном померкло. Я понял, что оставлять без ответа эту подлость невозможно.
…Любопытно, что этот самый дьякон и теперь, как платяная вошь, продолжает ползать по страницам газет и журналов, по Интернету, по экрану телевизора, влезая со своим неудовлетворённым честолюбием в обсуждение любых общественных проблем. И пользуется любым поводом, чтобы снова и снова укусить отца Александра.
Нужно было что-то делать.
— Напиши ответ. Дай ему по мозгам! — сказал приятель.
— Мы — христиане…
— Ага! Отец Александр убит. Ответить не может. А мы будем помалкивать?
Статью в две с половиной страницы на машинке я написал.
Месяц то я, то он, то мы вместе возили её по редакциям газет. Там с сочувствием читали. Но публиковать отказывались. Откровенно говорили: «Убийство не раскрыто. Официального отношения Патриархии к трудам и деятельности отца Александра мы не знаем…»
От бесконечного унизительного хождения по редакциям я впал в отчаяние.
Но вот однажды раздался звонок телефона. Приятель не говорил — кричал в трубку.
— Записывай номер! Звони! Сейчас в Москву на месяц приехал из Парижа (была названа фамилия известнейшего диссидента, эмигрировавшего во Францию). Он — член редколлегии газеты «Русская мысль». Её читают во всех странах. Немедленно свяжись с ним, отдай статью. Она прозвучит на весь мир!
Конечно, я тут же позвонил.
Человек этот оказался любезен, прост. Сразу же пригласил к себе, продиктовал адрес.
Я собрался. Перечитал статью. Спустился с ней к своему «запорожцу» и поехал по Садовому кольцу, чтобы найти указанный дом невдалеке от Курского вокзала.
Был душный летний день. Ехал и думал об отце Александре, о том, что о нём узнают русскоязычные читатели во многих странах.
Отыскал дом. Припарковался.
Когда открывал дверь подъезда, вместе со мной вошёл человек в пропотевшей тенниске, который тащил стеклянную трёхлитровую банку из-под томатного сока. Судя по запаху, в ней было бочковое пиво.
— Вы случайно не ко мне? — спросил он, когда мы вместе вышли из лифта на третьем этаже.
— Наверное, случайно к вам, — улыбнулся я.
Подержал тяжёлую банку, пока он отпирал дверь.
— Прекрасно, — сказал он, ставя на стол стаканы. — Будем утолять жажду и наслаждаться роскошью человеческого общения!
— Мне не до этого, — буркнул я и протянул ему статью.
Он быстро просмотрел её, отложил в сторону.
— Ваша статья хороша уже тем, что она коротка. Отвезу её в Париж, отдам своей жене, которая член редколлегии «Русской мысли». Она всё решает. Напишите свой адрес, телефон. Мы вам сообщим.
Он налил пиво в стаканы. Принялся с удовольствием пить, рассказывать о том, как его арестовывали, конвоировали, гноили в лагере.
Это был лёгкий, весёлый человек, вырвавшийся на свободу и теперь поющий свою песню.
— Вам не доводилось знать отца Александра? — попытался я вернуть его к своей боли, своей теме.
— К сожалению, нет. Штука в том, что, с одной стороны, я слышал, что это был гениальный человек, с другой — вопросы религии, православия меня как-то не колышут.
— Понятно, — сказал я, вставая. — Значит, если статью опубликуют, меня известят?
— Ну конечно! Постойте! А вы читали нашу «Русскую мысль»? Сейчас получите от меня в подарок два комплекта за этот и прошлый год. — Он пал на колени, вытащил из-под дивана две перетянутые шпагатом пачки газет.
Я принял увесистый дар, простился и уехал.
Месяц трудолюбиво перелистывал газетные страницы. Читал статьи всемирно известных интеллектуалов из США, Германии, Англии — специалистов по России, кремленологов, священников Зарубежной Церкви. Почти в каждой из них раздражало словосочетание — «с одной стороны... с другой стороны...».
Страницы пестрели объявлениями о собраниях тех или иных эмигрантских организаций, некрологами — извещениями о смерти в Париже, Ницце или в Австралии бывших участников Белого движения — каких-то генералов от инфантерии, есаулов, а также родственников графов и князей «царствовавшего дома Романовых».
Я ушуршался страницами газет и стал подумывать — куда их выкинуть.
И вот он позвонил. Не понял, ещё из Москвы или уже из Парижа. Я был убеждён, что это известие о том, что моя статья наконец опубликована. Но он первым делом спросил:
— Ну, как вам наша «Русская мысль»? Прочли?
Конечно, можно было как-нибудь отвертеться, смолчать.
Я все же сказал:
— По-моему, в ней нет ничего русского и никакой мысли.
Он повесил трубку.
…Статью в защиту отца Александра так никто и не напечатал.
Человек с вёсламиБыло раннее январское утро в южном городе.
Я вышел на улицу, сладостно ощущая на левом плече тяжесть деревянных весел. Придерживал их понизу. На другом плече висела брезентовая сумка с большой вертушкой из непотопляемой коры пробкового дуба, на которой была намотана крепкая леска, кончавшаяся длинным поводком-ставкой с крючками, замаскированными цветными птичьими пёрышками, и свинцовым грузилом. Ещё в сумке имелся бумажный пакет с ломтём хлеба, яблоком и фляжкой крепко заваренного чая.