Тем временем солдаты уже разбрелись по двору, сбиваясь в кучки и бурно обсуждая предстоящий поход. Вульфар проводил Эдвина к казармам, где хмурого вида старик с сухой ногой вручил ему изрядно потертый кожаный камзол, пришедшийся впору, и лук – после того, как Эдвин заявил, что умеет обращаться с таким оружием.
Лук оказался дрянной, с заметной трещиной на дуге. Эдвин недовольно повертел его в руках, и старикан сжалился.
– Ладно, охотничек, вон на той стене посмотри.
Там оказалось не меньше двух дюжин луков, в основном коротких и с сердечником из можжевельника. После недолгих поисков Эдвин все же нашел подходящий, похожий на тот, что был у него в Талейне – тисовый, сработанный по всем правилам, с мягкой сердцевиной и окружавшей ее твердой заболонью.
– Ишь ты, – старик одобрительно качнул головой, – это Гфора лук, сам он месяц назад помер. Вот что: половину того, что добудешь, мне. Ну, или любой другой бери.
– Договорились.
– Отлично. Эй, Вульф, – позвал старик, – если этот молодец копыта отбросит, лук не забудь обратно прихватить.
– Не дождетесь, – буркнул Эдвин и, развернувшись, вышел наружу.
Во дворе царил неумолчный шум.
Хрюкали свиньи, кудахтали куры, из кузницы доносился перестук молотков, солдаты, громко перешучиваясь, точили мечи, смазывали арбалетные механизмы, кое-кто даже решил заново покрасить свой щит. Несколько человек столпились возле соломенного навеса, наблюдая за работой какого-то умельца, выводившего на щитах красные зигзагообразные узоры.
Эдвин раздобыл кусок мягкой ткани и, присоединившись к одной из групп наемников, принялся чистить свой лук, причем в течение ближайшего часа ему пришлось еще раз пять повторить свой рассказ о том, каков из себя новый барон, и как путники добирались до Глоу.
Утром ни свет, ни заря Эдвина разбудила Теа. Вообще-то место для ночевки ему определили среди солдат, но вечером, лишь только стемнело, она, хитро улыбаясь, поманила его пальцем. Теа выделили собственную каморку, благо, пустующих помещений в замке имелось предостаточно: небольшую, но уютную, с окном, деревянной кроватью и сундуком. Каморка располагалась на нижнем этаже баронской башни, в которой Теа отныне надлежало следить за порядком, «и вообще – прислуживать господину», как она заявила Эдвину.
– Прислуживать?
– Ну, да. – Теа хихикнула. – Стирать, пыль вытирать, и всякое разное. Но сейчас он спит уже. Сказал, завтра тяжелый день. А ты, никак, ревнуешь? – И, дурачась, повалила его на кровать. Груди у нее были чудесные, округлые и упругие, тело – податливым, а тихий смех – волнующим и счастливым.
Едва успев сполоснуть лицо и перекусить ветчиной с куском свежеиспеченной булки, Эдвин выскочил во двор. Ежась от тонкой мороси, солдаты построились в колонну по двое и, услышав отрывистые команды коменданта Меррика, потянулись через ворота.
К селению Каменных Волков дороги как таковой не было, но никого из гарнизона Глоу это не смутило. Всего под началом Эллы насчитывалось немногим больше тридцати солдат, в основном опытных и привыкших к горам. Скорым шагом, а иногда и бегом они передвигались по лесу, перепрыгивая ручьи и поваленные деревья, взбирались на крутые склоны, и только раз за день устроили короткий привал: перекусить вяленым мясом и выпить по глотку разбавленного водой вина. Эдвину даже ни разу не удалось услышать, чтобы Меррик подгонял хоть кого-то из своих подчиненных, разве что с ленцой, ради порядка.
– Живей, живей, – бурчал он скорее себе под нос, – поторапливайтесь, ползете, как беременные бабы…
Меррик был здоровенным мужиком средних лет с бородой, заплетенной в косички.
На ночь остановились на северном склоне горы Грейх, с другой стороны которой и располагалось становище горцев.
А уже наутро хижины горцев заполыхали, как снопы сена.
Деревня стояла в узком ущелье. Крошечные домики, более похожие на плетеные из веток шалаши, лепились к скалам, взбираясь все выше и выше, так что при желании и наличии некоторой ловкости можно было спуститься вниз, перескакивая с одной крыши на другую. Крутая тропинка, петляя между домов, зигзагами спускалась на дно ущелья, где, журча, текла мелкая речка.
В предрассветной дымке одна женщина, откинув полог из шкуры, вышла из хижины, видимо, чтобы набрать воды, и, заметив показавшихся из леса латников, зашлась в крике.
– Ты же, вроде, охотник? – бросил Элла, проходя мимо Эдвина. – Развлекись. Туда, вниз, не ходи, без тебя справятся. Ты мне для другого дела будешь нужен.
Эдвин только покачал головой, не в силах оторвать взгляда от открывшейся перед ним картины. Деревня виднелась, как на ладони. Гикая и завывая, латники Глоу сверкающей железом гусеницей стремительно ринулись вниз по склону, сметая со своей дороги полусонных и полуголых горцев, которые выскакивали из шалашей только для того, чтобы упасть от стрелы или удара секиры.
При неожиданном нападении Волки не имели себе равных. Они сыпались сверху, как горох, налетали, словно стая ворон, грабили, круша все вокруг и убивая беззащитных крестьян своими страшными скрамами с зазубринами по режущей кромке, но мгновенно прятались, стоило показаться отряду тяжеловооруженных латников. Только заметное превосходство в числе могло подвигнуть их к нападению на солдат: горцы не упускали случая разжиться оружием равнинных жителей, хотя доспехами пренебрегали, предпочитая рядиться в шкуры.
Сейчас у них не было шансов. Мужчин в деревне оказалось немногим больше, чем солдат; остальные, судя по всему, либо не успели добраться до дома с той стороны ущелья, в отрогах Черных Гор, либо все погибли в схватке с солдатами Гвалтера.
Всего три дюжины волчьих воинов легко скрылись бы в горах, но часть из них сразу же полегла, пронзенная стрелами или арбалетными болтами, а оставшиеся не захотели бросить своих женщин. Дико завывая, они носились по деревне, размахивали кривыми ножами, но кольчуги и алебарды наемников оказались им не по зубам.
Вульфар и с ним пятеролучников пристроившись за валунами, стреляли без перерыва, кто по людям, а кто – по соломенным крышам, тут же занимавшимся огнем. Вдруг один из них, Робин, резко опустив лук, выпустил горящую стрелу в горца, который занес меч над упавшим перед ним солдатом. Стрела попала точно в горло, горец захрипел и повалился на землю. Отчаянно причитая, на колени перед ним бросилась женщина и тут же упала сама, получив страшный удар секирой от того самого солдата. Над хижинами стояли столбы пламени, и прямо посередине улицы, в пыли, наемник насиловал молодуху. В разорванном платье, та визжала и брыкалась, отчаянно молотя кулаками; в конце концов латнику это надоело, и он, перерезав ей горло кинжалом и на ходу завязывая штаны, ринулся дальше.
Элла стоял возле одной из хижин, опираясь на обнаженный меч, и время от времени выкрикивал команды. Какой-то голый до пояса горец, на голову выше барона, завывая, бросился на него, выставив вперед скрам. С кошачьей грацией Элла уклонился, словно мимоходом полоснув по телу противника длинным лезвием. Горец упал, и Элла хладнокровно всадил меч ему в живот. И вдруг из той самой хижины, что находилась за спиной барона, показалась женщина. Полуодетая и босиком, она крадучись подбиралась к Элле со спины, зажав в руке длинный тускло поблескивающий нож.
