наивности и праведной жажде справедливости был невероятно предсказуем, и с ним было просто и понятно, за какие ниточки дёргать.
Риен — бешенная псина.
И хозяйскую руку он уже ни раз укусил, ввязываясь раз за разом в конфликты, последствия которых Заней приходилось потом разгребать.
Видимо, стоило замаячить на горизонте альтернативному варианту, она решилась выбросить ставшего ненужным, оказавшегося бракованным наследничка.
Возможно, в этом была и её, Мии, вина.
Возможно, это тот самый ритуал по уничтожению наследия шесс'ен так подействовал на разум новорожденного Риена, безвозвратно что-то повредив в нём. Возможно, пламенная душа чуяла, что её обманули, и порождала это безумие…
Других вариантов Мия просто не видела.
Хотя, может быть всему виной были века кровосмешения, когда Шисэ женились только на людях своего Дома, чтобы кровь не уходила на сторону и не плодились лишние претенденты на трон. Даже сама Заней стала женой своего единокровного младшего брата — чтобы предупредить возможные конфликты за власть. И только невероятным мастерством придворных целителей можно было объяснить, почему все эти дети инцеста рождались здоровыми и доживали до преклонных лет потом.
Для всех народов, во все времена кровосмешение было страшнейшим грехом — но только не для королевских родов людей, видимо.
Так или иначе, многие годы всё было хорошо, пока в игре не вмешалась кровь шесс'ен — именно она, видимо, своей тёмной энергией выжгла весь тот эффект, что давали методы светлых целителей… У Риена — агрессия и жестокость, конфликтность, у Леана — слабое здоровье и постоянные головные боли.
А теперь их нет.
А теперь оба её мальчика — две таблички с датами и урны с прахом склепе.
А теперь — она мать убитых сыновей.
Подступающая осень забрала у неё младшенького, и он был по-особенному прекрасен, утопая в цветах. Грядущая весна забрала старшего.
И к нему не шли такие толпы.
За него не плакали юные девы и Серые Сёстры.
По нему не скорбел народ.
Но, несмотря ни на что, Мия — скорбела. И пусть пока хоронили её дитя, она сжимала руку своей невестки, у которой от переживаний начались преждевременные роды. И пусть её взгляд, не имевший права наполниться слезами, раз за разом цеплялся за черную нить на запястье. И пусть она не была рядом со своим мальчиком, когда Серые Сёстры готовили его тело к погребению, а Лирен допрашивала слугу, из чьих рук сынок принял отравленное вино.
И пусть она была отвратительной матерью.
Она — рыдала.
Просто — где-то в глубине своей души.
Роды Наэшафи проходили тяжело. Целители говорили, что ребёнок был крупным, оттого и все беды. Бедняжка металась в горячке, рыдала, сорвала голос в крике… Мия помнила собственные роды, как она страдала, как только целители присутствовали, да Заней. И никто не пытался облегчить её участь. Может, ждали, что она умрёт и всем облегчит тем жизнь…?
Как бы не так!
Мия позволяла Наэшафи до хруста сжимать свою руку — потому что ей никто этого не позволил. Сломает кость? Пускай! Если это поможет родиться её внуку — пускай! Если девочке поможет это хоть чуть-чуть отвлечься от собственных мук — пускай!
…На горизонте забрезжил рассвет, когда наполненную полумраком комнату разрезал детский крик.
Мальчик.
Здоровый.
Внук.
Её, Мии, внук.
Так себя чувствовали мужчины, став отцами? Ошеломлённо, растерянно, но — бесконечно счастливыми?
Наэшафи лежала в забытии, вся комната пропахла кровью, потом и ужасом, но всё это было не важно. О юной матери заботились целители. Они же забрали у Мии младенца, чтобы отмыть его от крови и слизи, перевязать пуповину и запеленать, и обратно вернуть его королеве.
Держа в руках своё маленькое сокровище, что, растерянно моргало своими голубыми, совсем как у неё, глазами, Мия чувствовала внутреннюю дрожь. Вот оно, её продолжение, с тёмным пушком на голове и смуглой кожей, с, несомненно, тёмной сай'и, окутывавшей его.
Это дитя было шесс'ен.
Не человеком.
Приговор дому Шисэ.
Триумф дома Талэ.
И — Ксерай.
Младенец был таким хрупким, таким… маленьким, беспомощным. Ничего не весящим. Мие было страшно — она же могла уронить, слишком сильно сжать, навредить…
Но не имела права.
Она держала у себя в руках будущее огромной страны. И она будет оберегать его до последней капли крови.
— Ну здравствуй, мой дорогой… — прошептала она, покачивая младенца. — Твоя мать дала тебе имя Наэлина. Будет тебе покровителем один из твоих давних предков, да, кроха? — со стороны Наэшафи послышался едва осмысленный, по явно утвердительный звук. Мия поднесла ребёнка к ней, положила ей на грудь. — Ты молодец, девочка. Всё будет хорошо.
Наэшафи выглядела измотанной и едва осознающей происходящее. Она что-то бормотала, но разобрать это не получалось — у девушки слишком заплетался язык. Мия гладила её по голове, желая своими прикосновениями забрать боль и печаль.
— Я хочу домой, — наконец услышала она.
— Ты дома, дитя.
— Домой…
О, Мия тебя прекрасно понимала, дитя. Она тоже была лишена этого дома долгие, долгие годы. И поместье было не более чем резиденцией. Ведь там её никто не ждал. Никогда — не ждал. Дом остался где-то там, на сожжённом братом острове, под небесами другого мира, под чужим светилом.
Она всегда была здесь чужой.
И девочка была обречена на то же.
Бедняжка.
Мие не было стыдно, что она отсутствовала на церемонии прощания с наследником.
Она просто не могла.
Не могла.
Не могла видеть и второго своего сына мёртвым. Не могла осознать, что всё, что никогда больше этот заносчивый мальчишка не натворит ничего, что никогда не больше ей не придётся краснеть за него, что нигде больше…
Никогда.
Её приговор.
Её судьба.
Её ноша.
И ей нести её, с гордо поднятой головой и маской невозмутимости на лице.
И только Заря, её прекрасная мудрая Заря понимала боль Мии. Не было во всей Ианэ матери, что похоронила больше своих детей, чем эта драконица. Они обе в глазах остальных — древние дети пламени, живой огонь, могущественный и беспощадный, заключенный в плоть, скованный ею. Матери, отдавшие своих детей войне и интригам.
Но, боги, за что ей всё это выдалось?
Сколько ей ещё придётся вытерпеть?
Много.
Мия не имела права на слабость. Она была опорой и защитой своей невестки и внука. И никто в целом мире не осмелится встать между ними и замыслившей недоброе Заней, кроме неё.
Разве что лорд Ксерай, её и Лирен добрый старый друг Наэлина, был способен на это, но кто бы ему такое позволил? Его голос
