Я же их никогда не знал, так что мне даже грустить не за чем... И не за кем.
И хоть он говорит это весёлым непринужденным тоном, голубые глаза меня не обманут. Глаза редко когда вообще обманывают.
А сейчас его глаза — самое грустное, что я когда-либо видела.
* * *
Хоть мы должны ехать на нежеланный ужин, на который нас пригласили под угрозой, я всё же одеваюсь понаряднее, чтобы соответствовать своему новому статусу. Я и раньше носила исключительно дорогие вещи, но они больше смахивали на одеяния фарфоровых кукол. Сейчас же я выгляжу как женщина. Опасная и уверенная в себе.
Чёрное длинное платье, расшитое золотыми нитями, облегает мою фигуру очень роскошно. Его вместе с косметикой привёз Зайд. Не знаю, откуда, но и спрашивать я не стала. Причина такая же: мне кажется, Зайд Парса может достать всё, что угодно, откуда ты только захочешь. Я расчёсываю свои короткие чёрные волосы, подкрашиваю лицо, стараясь скрыть под пудрой свои ссадины и синяки, и подолгу ещё гляжу на своё отражение, с которого на меня в ответ смотрит вовсе не Каталина Норвуд, а Каталина Харкнесс. Это чувствуется очень отчётливо.
А потом мы залезаем в машину Гая и едем по нужному адресу. Я едва ли не дрожу от ужаса и смешавшегося в нём волнения. Меня едва не вырывает от перспективы снова встретиться лицом к лицу с Вистаном Харкнессом, но на этот раз в качестве не скрывающихся врагов.
И уже спустя полчаса к назначенному времени мы всё же доезжаем до поместья Харкнессов — до большого жилища с огоньками в окнах и устрашающей охраной у ворот. Они пропускают нас без вопросов.
Я стараюсь не наступать на больную ногу, пока иду по ступенькам, а Гай крепко держит меня за руку. Я дышу слишком громко, глядя на разглядывающих меня охранников и горничных, проходящих мимо.
— Никто не тронет тебя, — говорит Гай, сжимая мне ладонь. — Только не тогда, когда ты моя жена.
Его жена. Я и в правду его жена, и этот факт снова прокручивается у меня в голове. Свадьбы не было, но по бумагам я всё-таки официально его жена.
Когда мы входим в просторный зал, в нас летят несколько мужских взглядов, состоящих будто из стали. Могильные карты вообще не скупы на взгляды. Члены мафии, сидящие за накрытым столом, тут же в любопытстве осматривают меня с ног до головы, желая, наверное, понять, собираются ли принимать меня как нового члена из правящей верхушки или я всё ещё чужая. У меня сводит всё тело, потому что я ощущаю, что нахожусь в эпицентре всего криминала.
За столом собралась вся элита, обладатели серебряных карт, близкие друзья Вистана. Я вспоминаю, что одного из них в торговом центре убил Гай, а потом задумываюсь: неужели отец оставит это без типичного для него наказания.
— А вот и мой дорогой сынок и прелестница-невестка! — Вистан привстаёт с места, разводя руки в стороны, будто собираясь нас обнять.
Я изнутри вся каменею. То ли от страха, от ли от гнева.
Гай ведёт меня к краю стола, выдвигая стул. В воздух от тарелок с разными блюдами поднимается пар. Вистан не сводит с меня глаз.
— Чудно выглядишь, моя дорогая, — говорит он таким тоном, словно действительно считает меня дорогой.
— Не могу того же сказать о вас, — язвлю я с улыбкой.
Но на самом деле я вру. Потому что Вистан Харкнесс, каким бы ублюдком он не был, очень хорошо сложен и достаточно привлекателен для своих лет. Некоторые черты его лица приобрёл себе Гай, поэтому моментами во взгляде Вистана я вижу именно Гая. На главе английской мафии, как и полагается, сидит строгий элегантный смокинг, туфли идеально чищены, на шее красуется глаженный до совершенства галстук.
— Вот, друзья мои! — вдруг торжественно объявляет он. — Полюбуйтесь на предателя и на его жену, отец которой жестоко убил Натали несколько лет назад. Поразительно, как быстро он забыл о матери... Вернее, о том сгнившем обожжённом теле, которое выкинули у порога нашего дома как кусок мяса.
Я вижу, как лицо Гая искажается. Ему словно стало плохо. У меня стискиваются под столом кулаки, а брови почти уже сводятся вместе. Но я не говорю ни слова. Пока я терплю.
— Наверное, стоило бы мне взять сигару из своей любимой коллекции и обновить доску наказаний. Как думаешь, Гай?
Вокруг — мужчины с серебряными картами в нагрудных карманах сурово глядят на нас. В некоторых взглядах показывается любопытство, в других — какое-то озорство. Но факт остаётся фактом: никто из них не равнодушен к происходящей ситуации.
— Или, может, я должен взять твою жену и сделать с ней тоже самое, что сделал её отец с Натали? — Вистан гулко хохочет, будто сказав что-то очень смешное. — Эх, нет. Не могу, пока она твоя жена. Верно? Я ведь уважаю то, что оставили нам наши предки. В отличие от тебя, жалкий сопливый мальчик.
— Заткнитесь! — не выдерживаю я, ударив рукой по столу.
Мужчины в удивлении почти синхронно поднимают брови. Один Вистан сидит довольный, с заметной на губах ухмылкой.
— Я сказал что-то не то, милая невестка? Неужели обидел тебя, солнце моё?
У меня вскипает от злости кровь. Будь моя воля, я бы вырвала ему сердце из груди. Гай рядом со мной почти не дышит. Я вижу лишь остекленевший взгляд, прикованный куда-то в одну точку.
— Зачем ты нас звал? — спрашивает он, и голос звучит так, будто говорящего лишили всех чувств и эмоций.
Его рука ложится мне на колено, и он легонько его сжимает, будто таким образом оказывая какую-то поддержку. Хотя в поддержке нуждается сейчас именно он.
— Хотел посмотреть, на кого ты променял любовь к матери, — ядовито выдаёт Вистан. — Что эта девочка сделала такого, чтобы забыть о матери, вырастившей тебя?
Я вспоминаю об ужасной судьбе, выпавшей на долю Натали Харкнесс, и меня едва не вырывает от этого количества лицемерия, которым полны слова Вистана.
— А что такого сделала четырнадцатилетняя девочка, чтобы похищать её и держать затем долгие годы на привязи? — спрашиваю я, повышая голос почти до такой степени, что он, скорее всего, слышен в соседних комнатах.
Вистан смотрит на меня как на будущую жертву. Его взгляд полон презрения и одновременно с тем наслаждения от одного лишь моего вида. А он
