сватовством. Отцы приглянувшихся девиц не могли прилюдно одобрить такой брак, и тогда невесту воровали. Снаряжалась шумная, но безрезультатная погоня, и все были довольны.
11. Праздник Святой Троицы
Вот Горазд идет сменить атамана. Рука на кушаке. В глазах черти пляшут, в усах старательно скрываемая улыбка. Тульский пряник, да и только. Значит, какой-то сюрприз ждет.
То, что наш каменный табор принял вполне обжитой вид, Миколу не удивило, а вот настроение, царившее внутри, заставило удивленно посмотреть на кашеварившего Гамаюна. У него был такой торжественный вид, словно не похлебку грибную помешивал, а котелок со счастьем. Осталось только вместо пара радугу увидеть, да чтоб переливалась всеми цветами, глаз радуя и восхищая.
Кроме двух наблюдателей, все были здесь, и каждый при деле, занят важным.
Кто делал низки грибов, кто плел «морды» для ловли рыбы, кто острил колышки для капканов. Война войной, но голодный, ослабевший казак много не нахамыляет. На раскатанной кошме кроме обычных продуктов лежали две горки черемши – дикого чеснока, на листе лопуха краснели ягоды земляники.
– Это мы удачно устроились, – сотник улыбнулся.
Все казаки смотрели на Миколу словно с ожиданием, что дальше скажет.
– Что? – Гамаюн повернулся то ли к нему, то ли к пристроенной на восточной стене походной иконе. Сотник перехватил взгляд, тоже посмотрел на образ.
– Атаман, я тут посчитал, выходит, сегодня Троица. – Гамаюн вздохнул и, повернувшись к иконе, снял папаху, степенно перекрестился! – Прости, Господи, пропустили заутреню, не по злому умыслу.
Все дружно закрестились.
В походе казаки не считали грехом пропускать церковные обряды, но если противник позволял, все равно старались их исполнять, сегодня можно было. Горный переход был нелегким, до утра можно было отдохнуть.
– Значит, до утра празднуем, братья, по глотку разрешаю выпить.
Гамаюн забеспокоился, перестал мешать «радугу»:
– С кулешом да черемшой по три полагается. За Отца, Сына и Святого духа. Атаман, уважь людей!
– Завтра в воду полезем, чем греться будешь? – добродушно улыбнулся сотник.
– От дуни все равно никакого толка, только что вкус приятный, а завтра, кто здесь остается, костер у скалы разведут. Когда вернемся, угли отгорнем в сторонку, кошму вниз, кошму сверху, глоток внутрь – холод из костей вон. Заодно и баню устроим, а то вошки вот-вот заведутся.
– Вошек нам только не хватало для полного счастья, – деланно нахмурился Микола.
Он уже тряс невесть откуда взявшейся баклажкой с айвовым самогоном – дуней. Тряс и тряс возле уха, словно от встряхивания дуни прибавится. На взгляд Билого, напиток был крепким, хоть и мягким.
– Тебе, Гамаюн, кислота, что кузнецы железо травят, в самый раз будет.
– Доживешь до моих лет, тоже горло шерстью порастет.
– Так, пластуны, пока кулеш дойдет, быстро себя в порядок привести.
Через пятнадцать минут все, помолившись коленопреклоненно, сидели вокруг котла – умытые, побритые, одухотворенные. Дни, когда Иисус нас испытывал, закончились, и теперь, соединившись с Богом Отцом и Святым духом, снова прикроет нас от злых сил.
– Браты! Две недели мы лезли по горным кручам, никто не сорвался, камнепадом никого не накрыло. Первая часть задуманного выполнена. Проверку мы прошли. Бог с нами! За Бога Отца! – Глоток огненной жидкости побежал по жилам и зажег костер в животе. Густая грибная похлебка, казалось, впитывается уже в горле, добавляя живого огня внутри. Резкий вкус черемши стирал все вкусы, и следующая ложка шла как первая.
– О, це кулеш, не то что утром – горсть пшена на казан воды, – обжигаясь, изрек Сашко.
– Утром, когда в подштанниках трусился, после каждого глотка что говорил? «О, це гарно, дюже гарно».
– То не про вкус.
– Завтра ты кашеварить будешь.
Сашко не испугался, готовили все по очереди.
– С черемшой и подошву съесть можно, – поддержал кулинарную тему умеющий только рыбу хорошо жарить Гриц. – Лепешек завтра испеки, хлебца хочется.
Баклажка, сделав круг, опять оказалась у атамана.
– За Иисуса Христа – сына Божьего!
– За Бога Сына, – закрестились казаки. Второй глоток взорвался почему-то в голове. Напряжение последних дней пропало.
– Димитрий, ты все-таки поглядывай на остров, у турок праздника нет.
– Я вот вспомнил, – Гамаюн с шумом втянул ложку похлебки, – за неделю до Троицы, года два-три тому, повел есаул Кацуба четырех своих казаков в обход по плавням. Говорили ему, подожди, встретим Троицу, а он как скаженный: «Зараз пидэмо!» Через три дня вернулись казаки без Кацубы. Пропал, никто не видел как. А через сорок ден выяснилось, что у него на дальнем хуторе еще одна жонка с дитем имеется.
– Ты это к чему?
– Заманили бесы клятвоотступника да и в лиман уволокли.
– Ты его знал?
– Встречались, своеобразный был казак, как бы сказать помягче. Не круглый.
– А бесы что?
– Хай про бесов Микола расскажет, он один из нас ученый. Объясни, атаман.
– Тю, я ж не на попа учился. Да и тему вы нашли в великий праздник, давайте, братья, за Дух Святой по остатнему глотку.
Юшку выхлебали, и теперь ели мясистые грибы с черемшой. Ох, вкуснота! Закончив трапезничать, каждый занялся своими делами. Гриц сел доплетать вершу для рыбы, Билый с Гулым осматривали одежду, штопали что подралось.
– Бесы даже на святых землях есть, – опять завел разговор о нечисти Горазд. На Афоне, говорят, рыжий бес живет. По монахам работает. Шерсть на спине вся вытерта. Тяжело ему с монахами приходится, но и награда больше.
– Что ж, и священников бесы совращают?
– Батюшку-пьяницу на Лабинском Перевозе помнишь? Уже под бесами ходит, на своей спине их возит.
– Микола, ну объясни, чтоб всем понятно было, а кому и напомнить не мешает.
– Ангел-хранитель ваш где? На правом плече. – Тут он понял, и язык прикусил. Разговоры о бесах Горазд от страха заводит. Боится он ночью в воду лезть. Заранее себе оправданье ищет. Придется оставить, а то правда еще утопнет. Разговор лучше на святых перевести. Укрепить нужно воина. Мало ли кто чего боится. Главное – в нужный момент себя пересилить. А бес, он тоже у каждого свой, за левым плечом ждет и нашептывает. Когда праведные дела творим, бес, чтоб кошка у него в глотке сдохла, меньше становится, а когда беззакония себе позволяем, он крепчает. Когти свои глубже вонзает, и сопротивляться ему труднее становится.
– Зачем Бог Всемогущий позволяет чертям и бесам над рабами своими издеваться?
– Разве это Бог позволяет, это человек себе позволяет от заповедей Божьих отойти. Разве Господь многого требует? Вон Сашко по ночам к Фиалке бегал? – Сашко вскинулся, покраснел. – А ты думал, никто не видит. От братов, может, и скрыл, от Бога не скроешься.
