Если что, дам журналистам прослушать, а потом заберу. Но диктофон оказался простым, кассетным. Правда, кассеты внутри не было, но это не беда.
Нас начали окружать остальные заговорщики.
— Спасибо, Лика, — проговорил Илья.
Девушка попятилась и удалилась, не сказав ничего определенного. Ладно, разберусь, как ей вернуть диктофон.
— Что делаем? — спросила Гаечка, пританцовывая и потирая руки.
Я глянул на дверь кабинета.
— Илья, у тебя есть пустая кассета? Потом куплю другую. Ты просто ближе всех к школе живешь.
— Конечно! — блеснул глазами он и рванул домой.
— Все идет по плану, — объяснил я. — Мы победим!
Карась оскалился, Желткова вскинула кулаки, Плям воскликнул:
— А то!
Затесавшийся лодырь Заславский молча кивнул. Ниженко, с которой, можно сказать, все началось, молча стояла в сторонке, а Заячковская, разинув рот, пыталась не упустить ни слова, чтобы потом разнести по округе новости, из рядно их приукрасив.
Пока Ильи нет, я проинструктировал одноклассников:
— Заходим всем классом, типа мы хотим учиться, и выводим Джусиху на конфликт. Скорее всего, делать ничего не понадобится, она сама сагрится.
— Что? Сакрится? — не понял Барик.
— Сагрится. Будет вести себя агрессивно, — объяснил я.
Мы еще раз шепотом прогнали, кто и что говорит, закончили, ровно когда пришел Илья, протянул мне красно-черную кассету Basf, я вставил ее в аппарат, проверил, работает ли он, проговорив:
— Дождь закончился. Видимо, даже Зевсу, Перуну или кто там ответственный за дождь, стало за нас обидно, и он прекратил диверсию.
Заячковская запрокинула голову и заливисто захохотала, Лихолетова на нее цыкнула — она закрыла рот ладошкой. Отмотав кассету вперед, я проверил запись — она была намного качественнее, чем то, что выдавал магнитофон Инны. Диктофон я зажал под мышкой, поправил ветровку, а микрофон вокруг шеи вывел под воротником рубашки.
Илья протянул руку, сжал кулак, я ударил по нему своим. Остальные подошли и сделали так же, их лица были такими сосредоточенными, словно мы проводили ответственный ритуал, от которого зависела судьба мира. Впрочем, так оно и было.
Я подошел к двери и постучал, друзья столпились за спиной.
Страх отступил. Я был счастлив и полон энергии, потому, не дожидаясь приглашения, открыл дверь и вошел в кабинет, остальные последовали за мной.
Союзники Барановой пересели на ряд у окна: Райко, Семеняк, Попова и Белинская, Фадеева. Бабье царство. И как Райко не стремно? Все парни от него отвернулись.
От такой наглости Джусиха онемела, разинула рот, глядя, как мы рассаживаемся по местам. Естественно, она не подозревала о наличии у нас второго диктофона, но то, что пришли мы не просто так, было ясно, как божий день.
Если бы она была умной, то не повелась бы на провокацию, ничего не предпринимала бы и продолжала вести урок. Да что там, будь она мудрой, зная о первом диктофоне, не стала бы его отбирать и просто не дала бы себя спровоцировать. Увы, те, чья задача — учить детей, не всегда богаты умом.
— Вы чего сюда приперлись? — проговорила она, с подозрением глядя на меня, усевшегося за парту с сияющей Желтковой — чтобы быть поближе к учительскому столу.
— Если делаете назло — ой, зря. Подберезная — вон из класса, предательница.
Инна испуганно посмотрела на меня, я опустил ресницы — иди, мол, будь послушной девочкой. Ее губы задрожали.
— А нам можно остаться? — чуть ли не проорала Лихолетова.
— Можно. Но вы же поняли, что нормальных оценок вам не видать. А тупые типа Желтковой и Заворотнюка могут рассчитывать только на двойки.
Ай, молодец Джусиха, давай, жги!
— Но они же учатся! — воскликнула Гаечка. — Так нечестно.
— А честно было писать оскорбительные эпиграммы? Коллективная ответственность — привыкайте, — зло оскалилась Людмила Кировна, застрявшая в детстве и решившая нас проучить любым способом.
Все правильно! Что ты на это скажешь? Поднявшись, я заговорил, чувствуя, как проводок обвивает шею, будто змея:
— Мы предлагали оптимальный вариант: чтобы мы не терпели друг друга, можно передать класс Вере Ивановне, другой учительнице русского. И мы будем учиться, и ваша нервная система спокойна. Почему бы не сделать так?
— Какой ты умный! — Голос Джусихи буквально сочился елеем, куда, естественно, добавлен яд. — Размечтался! Сделали гадость и думаете, вам это сойдет с рук?
— То есть, вы отказались только радо того, чтобы нас утопить? Разве это педагогично?
— Считай, как знаешь, — отмахнулась от меня она.
Дальше можно было не продолжать, она превзошла себя: и оскорбила учеников, и призналась в непедагогичности.
Голос подала Белинская:
— Не мешай слушать, а.
— На вашем месте я бы сменила школу, — посоветовала нам Джусиха.
Я пошел ба-банк:
— Мы предпочли бы сменить учителя, потому написали жалобы в гороно и просьбы Геннадию Константиновичу.
— Он больше ничего не решает. Написали… да пишите хоть Господу или сатане! Написали они… насмешили!
— Вы хотите сказать, что подкупили начальство? — на свой страх и риск спросил я. — Вы так многозначительно улыбаетесь.
— Ты умный, Мартынов. — Мне показалось, или в ее голосе проскользнуло уважение? — Это ведь ты сочинил эпиграмму?
«А вы — дура!» — крутилось в голове.
— Это было коллективное творчество, — ответил я.
Диктофон под мышкой взмок от пота, все признания мы из нее вытянули, и дальнейший диалог не имел смысла — нас ждали великие дела. Потому я сказал:
— Если мне не светят нормальные оценки, не вижу смысла дальнейшего пребывания здесь.
Все наши как по команде встали и направились к двери. Повинуясь стадному инстинкту, следом направилась Фадеева. Но скорее у нее просто появилась причина прогулять нудный урок. Видно было, что Поповой и Белинской тоже хочется с нами, но что-то их держало.
Вспомнилась сценка из многих клипов, где музыканты идут по улице, поют и танцуют, а к ним присоединяются прохожие.
В коридоре, когда все наши покинули кабинет и дверь закрылась, я вытащил диктофон, прослушал запись: все было четко! Каждое слово слышно. Память взрослого сказала, что это не улика, потому что можно попросить человека с похожим голосом наговорить всякого. Но как дополнение к нашим претензиям пойдет.
Памфилов стал скакать вокруг меня, изображая танцы папуаса, к нему присоединились Плям, Барик, Кабанов и Желткова. Я ощутил себя то ли вождем краснокожих, то ли новогодней елкой.
— Харэ паясничать, — скомандовал я. — Пошли за атрибутикой — и
