ножом – не так, чтобы ранить, а чтобы поймал и девке вернул.
– Пенного принеси, голова гудит. И в мыльню потом отведи. Пряники свои забудь – вечером дальше пойдём.
* * *
Огарёк был недоволен, но не спорил. Кряхтел, фыркал, кривил рот, но молчал. Пенного и правда притащил, в мыльню проводил и вещи наши немногие собрал, но лишнего не болтал и постоянно поглядывал на меня с озабоченностью – наверное, ему было интересно, как я, только отошедший от пьянства, с не до конца зажившими ранами, собираюсь куда-то идти и кого-то убивать.
Впрочем, о моей цели я пока ему не говорил. Станет отговаривать, а соблазн остаться у девки и пряников был довольно велик. Небось и домовой свой в кабаке водился, хоть и предпочитали они маленькие тёплые избы. Я решил, что отъедем подальше, и тогда я всё расскажу. Хорошо, что мы как раз были в Чудненском – до озера недалеко, поищем сперва там. Я опасался местных лесовых, детей Гранадуба, но помимо них и водяные тут были сильны, особенно верховный, тот, что в озере сидит и изредка поднимает со дна каменья, чтобы передать соколам или соблазнить со скуки нескольких смертных красавиц. Без покровительства Смарагделя нам могло бы прийтись туго, но я надеялся, что Гранадуб не станет противиться тому, что я собираюсь рыскать в его угодьях. Наверняка он тоже про Морь слышал и безликих на своих тропах встречал… Отчего-то мне тогда казалось, что если убить скоморошьего князя, то и все твари с болезнями тоже вымрут. Вроде как блохи на дохлой кошке.
Огарьку не хотелось покидать трактир, я это видел, но он безропотно последовал за мной. Шаньга за это время отъелся, окреп и теперь бодро трусил за нами, иногда отвлекаясь на что-то интересное. Огарёк смастерил ему ошейник и повод из старого ремня, на то время, пока мы ещё шли по Черени, чтобы народ не злить и не пугать.
– Так князь же будет за тобой охотиться, – предположил Огарёк. Горожане уже сняли траур по Игнеде, на соседней улице шумно проходил торг. – Наверняка тут у него полно и глаз, и ушей.
Я раздобыл плащ подлиннее и с глубоким капюшоном, но не стал покрывать рыжую голову. Когда изо всех сил стараешься спрятаться, тебя скорее найдут.
– Так говорил всё уже. Полно рыжих. Пёс рядом идёт, стало быть, не ездовой. Да ещё вы, двое лопоухих, внимание на себя перетягиваете.
Нас обогнал какой-то человек, внимательно заглянул мне в лицо и бегом бросился за угол. На верхнем ярусе богатого купеческого терема тоже что-то шевельнулось, и, не медля больше и перечеркнув одним махом свои предыдущие слова, я вскочил на Рудо и подхватил Огарька, а тот проворно сгрёб в охапку Шаньгу. Мы помчались с такой прытью, на какую только был способен монф, давно жаждущий размять сильные лапы.
Одно пугало: куда бежать? А если ворота закрыты? А если и там нас ждут да стрелы точнее прилаживают? Помолившись Золотому Отцу, я пустил пса по самой узкой улице, где точно лучники не затаились бы.
– Ты думаешь, заметили нас? – с придыханием спросил Огарёк.
– Не знаю ничего. – От скачки и страха тело моё заныло с новой силой, и я пожалел, что не остался ещё на пару-тройку дней. – Всё может быть. Тут бдительность лишней не будет: замешкаешь и словишь стрелу в лоб, раз пошла такая пляска.
В узком проулке терема и богатые избы поднимались на два, а то и три этажа, но все были отвёрнуты от улицы задами, только маленькие окошки в светлицах выходили сюда, не давая, впрочем, почти никакого света помещениям: Золотой Отец вряд ли сыпал тут свои жёлтые семена. Рудо немного замедлился, и я насторожил слух. Город шумел кругом, но ни приказов стрелять, ни суматошного топота многих ног не было слышно.
– Кречет, – сдавленно произнёс Огарёк. – Кречет, посмотри, не проедем дальше…
Я выплюнул проклятие. В самом деле, проулок заканчивался тупиком – бревенчатой стеной очередного терема, и только в самом низу чернела полукруглая дыра с щербатыми решётками, через которую проветривалась подклеть. Хорош сокол, залетел в ловушку. Хотя какой из меня теперь сокол? Неужто с рисунками и отречением и смекалка соколья ушла?
Я спрыгнул со спины пса и развернулся лицом туда, откуда мы пришли. Впереди маячил просвет: начало переулка. Что, назад теперь возвращаться? Мне показалось, что там кто-то стоит, и на моих глазах фигур стало больше. Нас ждут?
Внезапно я понял, что Огарёк шмыгает носом.
– Не реви, – отрывисто бросил я. – Сейчас придумаю что-нибудь. Не помрём здесь. Не бойся.
– Кречет, – всхлипнул он.
Я принялся ощупывать решётку. Несколько прутьев источила ржавчина, и я смог их выломать, но само отверстие было слишком мало для меня и тем более для Рудо. Разве что Огарёк с Шаньгой протиснулись бы… А дальше что? Через подклеть выбираться на этаж терема и пытаться незамеченными проскочить на улицу? Может повториться всё. Спрятать мальчишку, а самому принять бой? Я повёл плечами: рана отозвалась болью, в колчане осталось совсем немного стрел, на звёзды одна надежда, хоть и неудобно метать, где так узко. Я глянул наверх: по брёвнам пробраться? Я смогу, а Рудо? Пса точно не брошу, пусть лучше меня на куски режут.
– Кречет, – повторил Огарёк.
Я раздражённо повернулся. Выражение его лица меня ошарашило: я никогда не видел такую смесь страха, скорби и раскаяния.
– Нас убьют из-за меня.
Я фыркнул.
– Чего молотишь? Разве ты перед князем провинился?
Он замотал патлатой головой.
– Не про то. Прости меня, Кречет!
Огарёк упал передо мной на колени. Такого я точно не ожидал. Бросив краткий взгляд через плечо, убедившись, что никто к нам не крадётся, а спокойно ждут, пока сами выйдем, я шикнул на мальчишку:
– Чего удумал? Вставай!
По зелёным щекам Огарька катились слёзы.
– Ты не понимаешь. – Он сокрушённо всхлипнул. – Это ведь я был. Я весточку послал, что княгиня у тебя.
Сперва мне показалось, что это похмельный бред настиг меня так некстати. Бревенчатые стены будто пошатнулись, деревянный настил под ногами повело в сторону.
– Что? – только и смог вымолвить.
Огарёк продолжал стоять на коленях.
– Я ж не знал. Прости, говорю. Не знал, как всё обернётся. Думал, придёт дружина и Игнеду отнимет. А чтоб так… чтоб отрёкся и всех собак спустил… Не знал я, Кречет. Прости, прости!
Он потянулся ко мне руками, а я сделал шаг назад. Рудо тяжело дышал мне над ухом, мешая мыслям выстроиться в чёткую линию, а Шаньга, не понимая, что происходит, полез лизать Огарьку уши.
– Ты меня предал? – Слова дались мне тяжело, во рту разом пересохло. Не думал уж, что когда-нибудь стану разговаривать с предателем – обычно я с ними не говорил, а сразу знакомил с ножом. – Огарёк, ты?
Мне стало тошно от того, как кривилось его лицо в рыданиях.
– Я просто хотел, чтоб её с нами не было. Чтоб не было! – Он крикнул, и краем зрения я заметил, как фигуры в конце проулка шагнули вперёд. Огарёк прижал пальцы к глазам, медленно завалился набок и забормотал: – Ты с ней носился, как с самым ценным во всём свете. Будто она – всё, что было тебе дорого. А на меня рычал только да грозился оставить в лесу. Меня такая злость взяла, какой никогда не было, будто зажглось в груди что-то, всполохнуло костром, а дым от того костра заполонил мне мысли. Только и думал, как бы сделать, чтоб она от нас отстала, не думал уже о том, чтоб одобрение твоё сыскать, только чтоб отстала… Не так всё вышло, ох, не так… Прости меня, Кречет, а если не сможешь, то убей сейчас, всё лучше, чем те, княжьи.
Я прерывисто выдохнул, схватился за кинжал, но в последний миг вернул оружие на перевязь. Не стану. Не смогу.
– Вставай, – каркнул я. – Вставай, говорю!
Огарёк ошалело уставился на меня. Жёлтые глаза опухли от слёз, и сам он сделался таким жалким, таким бледным, будто и правда раскаивался. Но я уже не верил. Разыгрывает представление, чтобы живым остаться. Пусть живёт, раз уж так хочет. Если жалеет о своём
