что-то стряслось на канале, может, оползень», — не сговариваясь, подумали они и поспешили навстречу Уче.
Уча остановился, чтобы немного отдышаться. Грудь его ходила ходуном.
— В канале горшок... — только и сумел он выдавить из себя.
— Какой еще горшок? — в один голос прокричали Важа и Лонгиноз.
— Не знаю.
— Надеюсь, ты его не трогал? — заволновался Ломджария.
— Нет. Сиордия сказал, чтобы ты ехал за Герсамия.
— Ну, молодцы.
— Только... Мне не понравилось, какими глазами смотрел на горшок Исидоре.
— Сейчас не время ехать в Поти, — озабоченно сказал снабженцу Важа. — Сиордия — ненадежный человек. Едем на канал. А ты, Уча, останься здесь, отдышись, соберись с силами.
— И я с вами. Я уже отдохнул.
— Втроем на мотоцикле нам не поместиться.
— Да я пешком.
— Вы сзади садитесь, — решительно сказал Лонгиноз главному инженеру. — А Уча сядет со мной впереди.
Все трое почти бегом ринулись к мотоциклу...
Как только они приехали на трассу, Уча тут же бросился искать второй горшок.
— Что ты там ищешь? Вот он, здесь! — сказал Важа.
— Тут был еще один, — Уча показал рукой, где стоял второй горшок.
— Не может быть, здесь виден след ковша, — Лонгиноз внимательно разглядывал следы, оставленные пальцами Сиордия. — Нет, это не след ковша. Куда Исидоре девался? — огляделся Лонгиноз по сторонам.
— Смотрите, смотрите, он сначала вытащил горшок, а потом для отвода глаз след ковша нацарапал! — воскликнул Уча.
— Да, что-то не похоже на зубья ковша, — подтвердил Важа.
— Унес горшок, подлюга, — заволновался Уча, — опоздали мы.
— Далеко не уйдет... Не волнуйся, Уча, никуда он от нас не денется, — успокоил Учу Лонгиноз.
— Он, видно, думал, что я не заметил второго горшка, потому и украл его. Припрячет где-нибудь, и поминай как звали. Поди докажи потом, что он его украл.
— Не сможет он отпереться. Ведь ты же свидетель, — отверг сомнения Учи Важа.
— Пойдем за ним следом, — предложил снабженец. Он постучал по горшку. — Полный. Наверное, золото. Если и тот такой же, далеко его не утащишь. Видите, Исидоре старался запутать след, ногой затирал, мерзавец.
Исидоре, задыхаясь, нес горшок к экскаватору. «Продаст меня Гудуйя, как пить дать — продаст... Надо успеть поставить горшок на место... Надо поспеть, пока вернутся Уча с Петре, надо опередить их...» — лихорадочно соображал Исидоре. За его спиной вдруг послышались тяжелые шаги Гудуйи. «Догонит, — Исидоре согнулся под тяжестью горшка, но всеми силами старался удержать его в руках. Брезент то и дело сползал с горшка, мокрая земля ускользала из-под ног. — Не уронить бы этот чертов горшок, не рассыпать бы золото, не то Гудуйя... Упекут в тюрьму, сволочи. Какая нелегкая понесла меня к этому лешему? Надо было схоронить в кустах мне, болвану. Дал промашку, а теперь...» — слезы отчаяния и злобы текли по его грязным щекам. Шаги слышались уже отовсюду, грозные, гулкие, грохочущие, тысячи шагов вот-вот настигнут, раздавят, втопчут в склизкую землю. Проклятье... Пот заливал глаза, стекал на брезент. Руки онемели. Горшок сполз с груди на живот, тяжесть его пригибала Исидоре к земле. Он снова подтягивал его повыше. «Пришла моя погибель...» Горшок жег ему тело, золото превратилось в горящие головешки. «Сам себе горло перерезал. Донести, донести, донести бы... Поставить бы на место, а там...» Тропинка змеилась мимо болота, где утонул его отец — Татачия Сиордия. Мимо могилы отца. Волосы на голове Исидоре встали дыбом, тело покрылось гусиной кожей. Этот путь короче, через болото, а там и до трассы рукой подать. Но как пройти, как преодолеть проклятое болото? Голова пошла кругом. «Не оступиться бы, только бы не оступиться, иначе...» Иначе конец. Закружились в бешеном хороводе земля, лес, кустарник, закачалось и пошло оседать небо. Страх гнал его вперед, и он уже не разбирал дороги. «Нет, нет, я не погибну так просто, крепись, Сиордия», — просил, подбадривал, понукал себя Исидоре. Грудь ходила ходуном, упиралась в горшок больно, резко...
А вот уже и болото — спереди, сзади, вокруг. И спасительная, узенькая тропиночка. Не соскользнуть бы. Тяжелая вода мутно и грозно сверкала на пестрой поверхности болота. Исидоре закрыл глаза и остановился. Ему вдруг показалось, что сделай он шаг — и болото тут же жадно засосет его хлипкое тело. «Нет, нет, не утону я». Он хотел было идти дальше, но силы покинули его. Бульканье болота завораживало его, приводило в ужас.
За спиной послышался кашель Гудуйи, грозный, громовой. Звук этот подхлестнул Исидоре, вернул ему силы. Он мигом очнулся и сделал несколько шагов вперед. Исидоре крепко прижал к груди горшок и пошел быстрее. Мысль о том, что Гудуйя Эсванджия может отобрать у него золото, была сильнее любой усталости.
По тропинке, стараясь не оступиться, он осторожно двинулся вперед. Он шел как канатоходец, нащупывая ногой землю и балансируя на самом краю болота. Не успел он пройти и половины пути, как увидел бегущих к нему Важу, Лонгиноза и Учу.
— А-а-а! — завопил Исидоре визгливо и жалобно. Он резко повернулся, так резко и неосторожно, что тут же оступился в трясину. Предчувствие неминуемого конца охватило его. Но он уже не думал, не мог думать о себе. Золото — вот что беспокоило его.
Каким-то нечеловеческим усилием он поднял над головой тяжелый горшок, еще минуту назад пригибавший его к самой земле.
Уча, Важа и Лонгиноз подошли к болоту с одной стороны, а с другой неторопливо и уверенно приближался Гудуйя.
Сиордия был в трясине уже по пояс. Чрево болота легко всасывало его тело, обремененное тяжестью горшка. Но Исидоре не выпускал его из дрожащих рук.
— Тону-у-у... Спасите!
— Протяни ему лопату, Гудуйя. Пусть он поставит на нее горшок! — крикнул Важа.
Гудуйя ловко прошел по тропинке и протянул Исидоре лопату.
— Не поставлю! — завопил Исидоре. — Вытащите меня сначала.
— Вытащим. Поставь горшок, тебе говорят.
Уча подошел к Гудуйе и взялся за черенок лопаты, чтобы удержать горшок.
Трясина все глубже засасывала Исидоре.
— Вы обманете... Погибаю! — заверещал Исидоре.
— Не обманем.
