которая обычно мешалась ей. Алла всегда рассуждала, ну, зачем возить с собой эти таблетки, если они ей не нужны, ан вдруг пришлось вспомнить о них.
Потянулась к бардачку и вновь ощутила боль. Пальцами нащупала аптечку, достала, медленно раскрыла, нашла валидол и положила под язык. Впервые в жизни она воспользовалась валидолом и удивилась тому, что знала, как это делать, когда-то от кого-то слышала, но когда и от кого теперь не помнила. Потом положила аптечку на пассажирское сиденье сбоку и снова закрыла глаза.
Подголовник был жестким, Алла остро ощутила это. И тут же забыло о нем, вспомнив, что никогда не знала, что такое сердце, вернее, всегда считала, что сердце существует для того, чтобы перекачивать через себя бурю любовных страстей. Но оказалось, оно может болеть от несчастий. Истровская опять провалилась в забытье, и сызнова в ушах раздался шум морского прибоя. Прошло еще около часа, прежде чем она проснулась. Ощутила, что боль в сердце немного отпустила, и на душе стало легче.
Вышла из машины и удивилась, как осторожно все делала. Куда подевалась ее стремительность? Прислушивалась к сердцу, радуясь, что нет недавней боли. Прошлась возле автомобиля, подышала воздухом. Ей хотелось забиться в какую-нибудь щель, где никто бы не видел, где никто бы не ведал и никогда бы не узнал о ее позоре, который жег душу.
Всегда она любила быть на виду, буйствовать, жить со скоростью света, искриться и радоваться. И вдруг все это у нее как бы разом отобрали.
Счастье не в деньгах, успокаивала себя Алла. Хотя без них вряд ли оно возможно. Впрочем, разве о них сейчас ее мысли? Нет. Ее унизили. Растоптали чувства. Чувства, в которых она жила всю жизнь. Ей всегда слышалось в них дыхание вечности. И вдруг на поверку вышло, что эту вечность просто распяли. Было так ужасно.
Ей все время казалось, что страсть беспредельна, но, оказывается, страсть должна иметь границы. Все, пришла пора остановиться. Если уже мошенники играют на том, чем она жила всю жизнь, может быть, не стоит больше жить этим? Но чем же теперь следовало ей жить? Голова разламывалась.
Алла села в автомобиль. Тронула его с места и почувствовала, как снова уверенно держит руль.
На выезде из города Истровская остановилась на мойке. Машину помыли и пропылесосили. Чистый автомобиль прибавил настроения. Алла смотрела на дорогу и крепла мыслью, что это не конец, что она не сломлена, что она начнет жить по-новому. Впереди еще долгий путь.
41
Несколько дней Хавин не трогал на кухонном столе вещи, оставленные Мариной. От фотографии морщился, на золотой браслет смотрел как на нечто бессмысленное. Наверно, он ни к чему на столе не прикасался потому, что в нем теплилась надежда, что Марина вернется и тогда он все объяснит ей. Не зря же в гардеробе она оставила все свои наряды. Павел иногда открывал дверцу, грустно смотрел на них, вдыхал в себя их запах, как будто вдыхал запах Марины. Ему становилось тоскливо, острое чувство одиночества разрывало сердце. Но с каждым днем надежда больше и больше таяла. Вещи на столе начинали раздражать, ибо они были причиной разрыва с Мариной.
Ему хотелось уничтожить фотографию, чтобы навсегда выбросить из памяти все связанное с нею. И золотой браслет с часами выводил из себя. Павел злился на Иру за ее ротозейство и не хотел звонить ей. Много чести для этой неловкой девчонки с разыгравшейся фантазией. Однако вернуть браслет все равно надо. И у него мелькнула мысль возвратить его через домработницу. Такая идея понравилась. Он нашел записку Иры с ее адресом и положил на стол рядом с браслетом.
На следующее утро дождался домработницу, показал на столешницу и попросил, чтобы та все это отвезла по адресу, указанному в записке. Фотографию перегнул и сунул в карман пиджака, который был на нем. Домработница пообещала освободиться через пару часов, после чего была готова выполнить его просьбу. Хавин кивнул и посулился через два часа прислать машину.
В обусловленное время автомобиль Павла подъехал к подъезду. Водитель сбегал наверх за женщиной. Та сгребла со стола все, что оставил Хавин, и спустилась вместе с парнем к машине. Показала записку с адресом.
Солнце палило, осыпая лучами людей и плавя асфальт под ногами. Дом, в каком жила Ира, был большим, многоподъездным, панельным, со скамейками у подъездов. Вдоль них плотно припаркованы машины, над которыми нависали ветви деревьев.
Женщина вышла из автомобиля, нашла подъезд, квартиру и позвонила в дверь. Ей открыла сама Ира. Домработница запустила руку в карман юбки, вытащила все, что там было, и протянула:
– Вы – Ира? Павел Сергеевич Хавин велел вам передать, – сунула ей в ладонь и быстро побежала вниз по лестничному маршу.
Девушка глянула на ладонь, увидала свой браслет и ключи от квартиры. Поначалу растерялась, но тут же, остановив взгляд на ключах, обрадовалась. Значит, Хавин разрешал ей приходить к нему в любое время. Она захлебнулась от невероятной удачи, даже подумать об этом не решалась. Ей еще долго не верилось, что у нее в руках ключи от квартиры Павла. И чтобы удостовериться, собралась и помчалась туда.
Когда ключами открыла замок, у нее зашлось сердце. Стало чуть-чуть страшно, что так просто и так необычно все произошло. Вошла, замерла у порога от нерешительности. Потянула в себя воздух, и он показался ей сладким, как мед. Подала голос, проверяя, нет ли Павла Сергеевича дома. Никого. Тишина. Она одна.
Первый порыв был, выйти вон, закрыть квартиру, подождать Хавина на улице. Но сколько ждать? Сколько маячить у подъезда? Нет, это не вариант. Звонить ему на работу и спросить, когда приедет, тоже глупо. Лучше, чтобы все было неожиданно. Так приятнее.
Она прошла в комнату и села в уголок дивана. Время не стояло на месте. Оно текло, как песок сквозь пальцы. Не остановить. Не ухватить секунду, как не поймать песчинку. Какие только мысли не лезли в голову. Ира включила телевизор. Музыка, песни, кино. Девушка расслабилась, вытянула ноги вдоль дивана, полу-легла на локоть. Не заметила, как легла на бок, веки смежились, и под музыку заснула.
Хавин в это день вернулся поздно. Открыл дверь и услышал звук телевизора. Удивился. Неужели домработница включила и, уходя, забыла выключить? Такого никогда не было.
Заглянул в комнату. И ошеломленно застыл в дверях. На диване, свернувшись, спала Ира. Посапывала по-детски. Невероятно. Этого он никак не мог ожидать. Мистика какая-то. Более всего Павел не хотел
