Состоявшаяся Гарденберг быстро скрылась с глаз. Фойе опустело как-то слишком быстро, осталась только девушка на ресепшене, но ей запрещено было оставлять стойку, и она решительно пряталась где-то за ней. Сильвия усмехнулась.
Дверь во внутренний двор оказалась открытой. Сильвия не могла сказать точно, всегда так было или кто-то благодушно открыл ей путь, когда она предстала перед бывшими подчиненными во всей своей безумной красе.
Безумие. Так вот, что это такое. Сильвия всегда думала, что безумие – обычный гнев, но нет. Безумие пришло к ней лишь тогда, когда она осознала, что человечность ей больше не поможет. Это не гнев, безумие выше гнева, оно одновременно невесомо, словно перо, и всепоглощающе тяжелое. В Сильвии не осталось ничего, кроме безумия, она понятия не имела, больно ей или страшно, злится она или грустит. Нет, конечно, нет, она ничего больше не чувствовала. Эмоции – просто обуза. Они управляли ею всю жизнь, из-за них она принимала решения, которые приводили её сюда, в этот чертов отель раз за разом.
Морриган бы гордилась ученицей.
Насколько же легко, насколько приятно сменить чертовы эмоции на холодный ум. Сильвии давно стоило сделать то, ради чего она вернулась в «Модести» в последний раз. О да, она больше не собиралась здесь появляться. Ни здесь, ни в Новом Орлеане с его вечными карнавалами, ни в топях Луизианы. Может, даже в штатах. В мире огромное множество мест в разы лучше этой помойки.
– Сильвия? Я так рад тебя видеть! Ты решила вернуться?
Дилан появился сзади, вышел из дверей северного крыла. Неужели он решил стать ближе к людям? Да плевать.
– Как видишь, Дилан.
Если он просто излучал радушие, то Сильвия его поглощала, будто черный камень – тепло. В конце концов улыбка медленно исчезла с лица Гарденберга.
– Ты хотела срочно меня видеть. Так и будешь стоять и молча пялиться на меня?
– Я смотрю и думаю, какой же ты гад, Гарденберг. Странно, что я не разглядела этого за столько лет.
– А ты изменилась, – улыбка вернулась на лицо мужчины, всё еще ослепительно яркая, но в ней не оставалось ни капли радости встречи. А была ли вообще эта радость?
– К счастью. Сняла розовые очки, знаешь. Можно было не топить меня, любимый. Словами от меня тоже можно было избавиться.
Сильвия наконец сдвинулась с места.
– Ты помнишь.
– Еще бы. Почему, Дилан?
– Ты – просто обуза, Чемберз. Как была ей, так и осталась…
– Вы всегда повторяете одно и то же, обуза, проблема, – Сильвия усмехнулась. – И что без вас я – никто.
– Потому что без меня ты бы и осталась деревенщиной.
Сильвия заметила, что Дилан стал говорить громче. Злится. Дилан Гарденберг злится! Сильвия засмеялась.
– И теперь, когда я сделал тебя человеком, ты ушла. Бросила место, для которого я выучивал тебя все эти годы. И это твоя благодарность?
– Я ушла из-за того, что ты не человек, Дилан…
– Это ты – не человек, – Гарденберг сложил руки на груди и отошел от бассейна к небольшому кедру. – Так могла поступить только…
– Так на моем месте поступил бы кто угодно, – Сильвия застыла и наблюдала за бывшим женихом. Там, за деревьями, она сама когда-то давно разместила тревожную кнопку. Умный мальчик.
– Хочешь, расскажу про Бетти? Она – ангел, она…
– Тоже умрёт от твоей руки, когда надоест, – Сильвия продолжала улыбаться. – Бедная серая мышка. А какое имя – Миссис Элизабет Гарденберг. Не хватает звания леди.
Дилан развернулся и размашистыми шагами подошел к Сильвии, остановившись в считанных сантиметрах.
– Вот поэтому я тебя и задушил, дрянь.
– Ты даже задушить меня до конца не смог, идиот, – прошептала Сильвия и снова засмеялась. Она и сама не заметила, как смех перешел в крик. – Слабак! Вот ты кто! Просто слабак! Не смог разделаться со мной, пошел в обход, будто помойная крыса! Через младших! Через нечистых на руку, а все потому, что я тебе не по зубам!
Руки Дилана метнулись к шее Сильвии, и она даже позволила ему схватить себя. Одними губами она прошептала:
– Поздно.
Обычный бытовой ножик ни в какое сравнение не шел с русалочьими кинжалами, но и противник сравниться с ними не мог. Раз удар, два. Светлая юбка запачкалась кровью, а Дилан, полный удивления, отступил на несколько шагов. Вот чего Сильвии не хватало все эти годы. Удивления. Внимания.
Признания собственной силы.
Дилан стоял слишком близко к бассейну, а Сильвия слишком долго пробыла на дне, чтобы не решиться. Он не успел сказать ни слова, когда они оба оказались в воде. Как же прекрасна была невесомость. Дилан пытался драться, пытался оттолкнуться от скользкой отделочной плитки, но этим он лишь пускал волны.
– Ты никогда не умел плавать, любимый.
Последнее слово вырвалось до того, как Сильвия успела подумать. Любовь. Кого-то она исцеляла, а её лишь убивала, раз за разом. Раз за разом. Так же, как нож вонзался в тело. Живот Дилана больше напоминал фарш на прилавке, а не упругий наощупь пресс миллениала. Вода давно помутнела, и Дилан вряд ли видел рядом свою бывшую невесту. А она видела. Она прекрасно видела, как, согнувшись от боли, он всё-таки сумел оттолкнуться и приблизиться к той единственной, что решилась отомстить ему и смогла это сделать.
Вокруг давно потемнело от крови, ошметки плоти и кожи то и дело проплывали рядом, но почему именно сейчас эти похожие на щупальца красные разводы стали вдруг такими реальными? Откуда взяться глиттеру посреди бассейна в отеле? Сильвия опустила взгляд. Дилан больше не двигался, нож лежал рядом, вместе с бусами из жемчуга.
Такого не могло произойти. Эти бусы были подарком Диего на помолвку. Это, на минуточку, Тиффани, и им не место рядом с тем, кто предал Сильвию не один раз. Они были на её шее, как они…
Сильвия осторожно, будто рядом лежал не мёртвый мужчина, а младенец, которого мог разбудить любой шорох, поднесла руку к шее. Нет, конечно, нет, бусы на месте, а рядом с Диланом – лишь очередная издёвка. Но пальцы коснулись голой кожи. Рука опустилась ниже. Что-то тёплое било по ней, будто вода из крана, с которым играл шкодливый ребёнок. Красные щупальца разрастались, глиттер сверкал всё ярче.
Нет. Так не бывает. Сильвия должна была победить врага и выйти из борьбы героиней. Так всегда показывали в мультиках, которые они с Эллиотом смотрели в детстве. Но вокруг темнело. Бассейн и Дилан, и нож, и бусы – всё исчезло.
В голове фейерверком вспыхнули воспоминания: дорожка из цветов-фонарей, невыразимо красивая и настолько же грустная девушка, что её сопровождала. Там, на дне, Сильвия пыталась вспомнить её лицо, и только сейчас это получилось. Рядом что-то блеснуло. Чешуйка? Сильвия подняла голову и опешила: снова она, снова её проводница.
