дома, а дала уехать от них.
И всё же Веру не оставляла надежда. Она продолжала надеяться, что ещё не всё потеряно, что ещё не поздно.
«Вот пусть только приедет домой, – думала Вера, – и я его уже никуда от себя не отпущу. Пусть только приедет, хоть на денёк. И всё. Больше он уже никуда от меня не уедет. Костьми лягу, а не отпущу».
Каждый день она выходила за калитку, выглядывала в окна, надеясь увидеть его. Уходя утром на работу, она представляла, что вот сейчас встретит его на улице идущим со станции. Потом целый день на работе она мыслями была дома. Ей казалось, что вот именно сегодня он вернётся, поэтому после смены спешила сломя голову домой, но, кроме матери и дочки, никого там не заставала.
Вера жила в томительном и неспокойном, нервном ожидании. Но Юра не только не ехал, он и писем больше не писал.
Подходил к концу август. Вера всё ещё надеялась. Она каждую неделю писала письма с одним только вопросом: «Что случилось? Жив ли?» и с одной мольбой: «Приезжай скорее!»
Наступил сентябрь. Письма так и не было. Вера вся измучилась в неведении, в переживаниях и догадках. Она исхудала и осунулась. Написав очередное письмо, она отнесла его перед работой на почту. Почтальонша Ира окликнула её уже на выходе.
– Вера, постой-ка, – крикнула она вдогонку.
Вера вернулась.
– Тут тебе конверт, – тихо сказала Ира, а потом добавила: – и не один.
Она протянула пачку конвертов. Вера обрадовано бросилась к письмам, но тут же отпрянула и выронила их из дрожащих рук. Она узнала на них свой собственный почерк. Почти все её последние письма вернулись обратно.
Вера закрыла лицо руками.
9.
«Что случилось? Может, убили? – думала Вера весь день, раскладывая еду по тарелкам и незаметно смахивая слёзы, которые текли без остановки из покрасневших опухших глаз. – Ведь такое происходит сплошь и рядом. Может, не поделили чего с напарниками, или из-за денег».
Но затаившиеся в глубине души беспокойство и предчувствие всё больше лишали покоя.
В конце сентября отпраздновали Валечке первый год. И почти сразу же Вера собралась в дорогу. Она взяла с собой годовалую дочурку и уехала в Курск, к родителям Юры.
– Не могу я так больше, – говорила она сестре. – Измучилась я. Мысли дурацкие лезут в голову, ночами почти не сплю. Издёргалась вся. Поеду в Курск, может, хоть родители что-нибудь знают.
– Правильно, поезжай, – соглашалась Шура. – Пусть заодно и на вас с Валечкой посмотрят, какая внучка у них.
Вера приехала в Курск. Там по адресу нашла дом Юрия. Его родители оказались очень приятными, приветливыми людьми, лет по пятидесяти. Они очень тепло приняли Веру, не могли нарадоваться на внучку, прямо из рук не выпускали. Но о Юре тоже ничего не знали. Он им тоже давно не писал. Последний раз письмо от него они получили весной, когда уехал на заработки. Мать забеспокоилась, не случилось ли чего.
Через два дня Вера стала собираться домой. Со свекровью они условились: кому из них первому Юра напишет, тот и даст весточку второй стороне. Вера записала на листке свой адрес, и свекровь заложила тот листок за настенную картинку. Там у неё торчали разные бумажки с важными записями: чей-то адрес или рецепт, или расписание автобусов и пригородных поездов.
Вера вернулась домой, с чем и уезжала.
Теперь она совсем сникла. Никто и ничто не приносило ей радости. Она так надеялась на поездку в Курск, надеялась, что там что-нибудь узнает. Но только зря проездила. Всякий раз, проходя мимо почты, она поднимала взгляд, полный надежды и мольбы, на почтальоншу Иру, но та со вздохом отрицательно качала головой, и Вера снова опускала глаза и будто бы сгибалась под тяжестью беды, навалившейся на неё.
Дома, в кругу семьи да за всякими заботами, она немного отвлекалась. Её очень поддерживала Шурочка. Только что выскочив замуж, она чувствовала неловкость и даже вину за своё счастье и любовь, когда рядом так страдала её младшая сестра.
Захар, женившись на своей Шурочке, перебрался жить к ней, поскольку своего жилья здесь не имел. Ну не мог же он, в самом деле, привести молодую жену в казарму, когда есть, хоть и небольшой, но всё же дом, крыша над головой. Вот и зажили все вместе, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Как-то разместились. Шура с Захаром в отдельной комнатушке, а Вера, Валечка и Лиза – в общей комнате.
Молодые женщины продолжали работать в городской столовой. Захар заезжал за Шурой после работы, чтобы отвезти её домой. Девчата-официантки завистливо поглядывали на Шуру и кусали губы, жалея, что не удалось им самим заполучить такого видного мужа. Иногда, когда успевала, с ними ездила и Вера. Но, бывало, она задерживалась на работе, сдавая смену в буфете или помогая девчатам помыть посуду, и тогда шла домой одна. Захар не соглашался ждать ни минуты, как ни уговаривала его Шура. У него был очень крутой нрав, он не любил повторять дважды. После первого вопроса или просьбы, оставшейся неудовлетворённой, мог политься сплошной поток брани и недовольства, особенно если Захар был нетрезв. О, тогда было лучше не попадаться ему под руку или на глаза. Зато, проспавшись, он даже не помнил, что накануне обругал или чуть не избил кого-то.
Захар страшно ревновал Шуру, хотя она никогда не давала повода к ревности. Она всегда была верна и предана мужу. Про неё и до замужества никто не мог сказать ничего дурного, а, выйдя замуж, она и подавно не собиралась гулять. Зато сам Захар не брезговал подмигнуть одной девушке или ущипнуть за зад другую, притом, что любил свою жену.
В последнее время он всё чаще говорил Шуре:
– Ну что это за работа – вилять задом перед офицерами?
– Захар, перестань говорить глупости, – возражала Шура. – Мне нравится моя работа. И, к тому же, офицеры ведут себя пристойно. Они же знают, чья я жена.
Но Захар понял это по-своему. Он закипал:
– Значит, пока ты не была моей женой, они всё же позволяли себе вольности?!
Шура видела, как наливаются кровью его глаза, и вздувается синяя вена на виске. Она спешила исправиться:
– Конечно, нет. Главное, что я не позволяла никому вольностей. Даже тебе. Помнишь?
Она наклоняла к мужу улыбающееся ласковое лицо и целовала его в щёку, губы. Захар постепенно успокаивался. Но через время он снова возвращался к этой теме. И всё начиналось с начала, словно в первый
