– Старый ублюдок! – закричал Тобиас, не обращая внимания на успокаивающие жесты Перис. – Что за… Здорово разыграл! Сначала продал мне землю за целое состояние, взял деньги, а теперь угрожаешь уморить себя голодом, если я буду использовать то, что купил.
– Ты мой должник, – взревел Попс. – Должен за то, что со мной сделал Сэм.
Краем глаза Тобиас заметил, как Найджел в раздражении хлопнул себя по коленям.
– Кто-то едет, – сказал радист. – В пикапе.
Тобиас ничего не ответил.
– Боже, только не это, – со вздохом сказала Синтия. – Больше мне ничего не надо.
– Что ты говоришь? – переспросил Попс.
Тобиас глядел на приближающийся потрепанный красно-белый пикап с самодельным деревянным навесом над кузовом.
Автомобиль резко затормозил у передвижной радиостанции.
«Балк – лучше всех!» – гласила надпись буквами величиной с ладонь на его боку.
– Балк лучше всех, – сварливо сказала Синтия, – звучит как реклама слабительного.
– Синтия! – воскликнула Перис, выбираясь из кресла, чтобы распахнуть дверь. – Что на тебя нашло? Это же папа!
Тобиас улыбнулся, увидев, как радостно, почти по-детски улыбается Перис. Она спрыгнула на землю и пошла навстречу высокому, худому мужчине, от которого, как родная дочь, унаследовала густые черные волосы и голубые глаза.
– Если с ним и Берил приехала, я сблюю, – сказала Синтия, натягивая подол на края чулок. – Какая холера их принесла?
– Пожалуй, я пойду прогуляюсь, – сказал радист и так и поступил, направившись к пустому вагончику прораба.
– Было бы неплохо, если бы ты, дорогая, немного сбавила обороты, – сказал Найджел Синтии. С отсутствующим выражением от надавил зубочисткой на ее ладонь, дождался, пока она вскрикнет и пристально на нее посмотрел.
Прежде чем Тобиас успел предотвратить дальнейшее кровопролитие, Перис вошла в фургон вместе с Морисом Делайтом. Она приложила палец к губам и снова села в кресло рядом с рацией.
– Прости, Попс, – сказала она. – Здесь у нас есть кое-кто, кто хочет с тобой поговорить.
– Не знаю, что у вас там происходит, – сказал Попс. – Я с каждой минутой становлюсь слабее, а вы заставляете меня ждать, пока вы там переругиваетесь. Я уже сказал тебе, что мне нужно. Официальная бумага, подписанная Квинном. Никакого строительства на моей земле, пока я жив.
– Это не твоя…
– На всей земле, которая была моей.
– Это возмутительно, – сказала Перис.
– Сэм поступил со мной возмутительно, – сказал Попс. – Много лет я ждал, чтобы отплатить ему. Время пришло. Или молодой Квинн сделает, что я хочу, или я вышибу его из бизнеса.
Если это не заговор против меня, то что же это еще, подумал Тобиас.
Мягко, но уверенно Морис Делайт отодвинул свою дочь в сторону и наклонился, чтобы поговорить с отцом.
– Пап, это я, Морис.
У старика челюсть отпала, подумал Тобиас. Ответа не было.
– Я все время слежу за тем, что у тебя происходит, – продолжал Морис. У него было такое же тонко очерченное, выразительное, как у Перис, лицо, только постаревшее. – Новость о последней глупости я узнал вчера. Ехал всю ночь.
– Глупости? – Голос Попса звучал так, словно его вот-вот хватит удар. – Разрази меня гром, но я не собираюсь выслушивать прилюдные оскорбления от родного сына.
– Это хорошо, – ответил Морис. – А то ведешь себя, как старый дурак. Если не хочешь, чтобы все знали, в чем истинная причина, тогда нам лучше поговорить вдвоем. Поумерь свою вспыльчивую гордыню, папа. Я выхожу к тебе. Опускай мост. Мы разберемся во всем без лишних свидетелей.
Он не стал дожидаться ответа отца, вышел из фургона, похлопав Перис по плечу, любезно улыбнулся Синтии и решительно зашагал в сторону участка Попса.
– Попс… – сказала Перис.
Было хорошо слышно, как Попс выключил рацию.
Грубая линялая хлопковая рубашка обтягивала прямую спину Мориса Делайта. Плетеный кожаный ремень удерживал на узких бедрах поношенные рабочие джинсы. Стоптанные коричневые ботинки повидали не одну зиму и лето в пыли и грязи штата Айдахо.
– Ты на него похожа, – сказал Тобиас Перис. – И не только внешне. И как я раньше не замечал?
Прикусив нижнюю губу, Перис смотрела, как ее отец, миновав мотки колючей проволоки, вступает на территорию Попса.
– Понял! – воскликнул Тобиас. – Попс потому тебя и любит, что ты так похожа на Мориса.
В глазах Перис за стеклами очков не было удивления.
– Он скучает по папе, – сказала она спокойно. – А во мне он может принять даже то, чего не принимает в своем сыне. Я ведь не честолюбива – ну, не в обычном смысле, и не очень забочусь о… о внешнем преуспевании. Думаю, это и есть причина. А папа все такой же.
Снова показались края чулок Синтии, а ее нога в босоножке востоновила нетерпеливое покачивание.
– Попс не выносит Мориса, потому что Морис – неудачник. А где же Берил?
– Твоя мама ведет дела в хозяйстве, – ответила Перис резко. – Папа сказал, они ждуг нас с тобой в гости.
– Только после моей смерти, – возразила Синтия.
– У тебя даже голос не такой как всегда, – сказала Перис. – Ты сердишься на что-то?
– Перестаньте, – потребовал Найджел. – Что Морис собрался делать? Переплыть ров и вскарабкаться по стене?
Синтия хихикнула:
– Может быть, ему удастся войти в собачий лаз.
– Ну нет, – сказал Тобиас, присаживаясь на верхнюю ступеньку в дверном проеме фургона. – Болельщики, посмотрите-ка!
Подъемный мост, уродливое стальное чудовище, отделился от стены замка и медленно, рывками по несколько дюймов за раз, стал опускаться вниз, пока с грохотом не приземлился на место, подняв тучу пыли.
Морис Делайт подошел к мосту, пересек его, и зев бетонного кургана поглотил его фигуру.
Мост поднялся.
Прошел еще час, прежде чем Перис услышала, что радио ожило.
– Перис, – сказал отец. – Иди сюда и прихвати Тобиаса.
Синтия вскочила.
– Пора уж, – сказала она. – У меня скоро задница отвалится от сидения здесь.
– Только Перис и Тобиас, – сказал отец. – Синтия, останься у рации. И ты, Найджел, тоже. Как только смогу, я вернусь к вам.
– Синтия, – произнесла Перис, протягивая к ней руки. – Попс как всегда… Попс остается самим собой. Любит мелодраму. Потерпи немного.
Избегая объятий Перис, Синтия повернулась к ней спиной. Перис, постояв немного, вышла из фургона и направилась к замку вместе с Тобиасом.
– Жаль, что Попс обращается с Синтией, как с чужой, – сказала Перис, жалея при этом еще и о том, что не обула что-нибудь потяжелее летних сандалий на плоской подошве, в которые набивались мелкие камешки и пыль. – Ей очень обидно.
