Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
Из открывшейся на настойчивый стук участкового двери пахнуло душком давно не мытых тел, подсохшей блевотины и беспросветной нищеты. В проеме, обитом обшарпанным коленкором, о первоначальном цвете которого можно было лишь догадываться, нарисовалась гнусная толстомясая бабища. Оба ее заплывших поросячьих глаза украшали симметричные фингалы, переливавшиеся всеми цветами радуги.
– Чего ломишься, начальник, щя как дам в чайник! – выдохнула свиноматка вместе с вонью адского перегара и раскатисто, громоподобно заржала. Она была страшно, омерзительно пьяна.
Стрижак протолкался вперед сквозь жиденькую толпу ментов, понятых и любопытствующих соседей – сейчас он был в своей стихии.
– Ты, Валька, дождешься у меня! А ну, захлопни спиртоприемник, шалашовка, а то сейчас все висяки района на тебя навешаю, до климакса с параши не слезешь! – пробормотал он уверенной картавой скороговорочкой и, затолкав наглую бабищу в глубь ее смрадной берлоги, повел за собой оробевших понятых, как отважный фрегат маркитантские лодки.
«Смешное слово – «шалашовка», – подумалось Артему. – Интересно, откуда оно произошло? Когда Сталин утилизировал ленинскую гвардию и вымарывал подельников лысого сифилитика отовсюду – со страниц истории, с фотографий и даже с полотен художников, – особенно подфартило старику Зиновьеву. На известной картине, изображавшей Ленина в Разливе, закрасили его знаменитую персону, и оказалось так, будто бы Ильич скрывался от жандармов в шалаше вовсе даже и один. Сошалашник плешивого вождя всем настырно доказывал, что это он скрашивал досуг главного большевистского пахана, когда тому пришлось срочно залечь на дно. А однопартийцы смеялись ему в глаза и обзывали троцкистской блядью. Хотя каждый хорошо знал, что Зиновьев говорит чистую правду. Может, тогда и появилось слово «шалашовка»? Господи, какой только бред не лезет в голову от усталости».
Казарин шагнул в квартиру последним и сразу же споткнулся о расставленные в прихожей трехлитровые банки с резиновыми медицинскими перчатками, натянутыми на горловины. В таких народ обычно настаивал бражку. По мере брожения перчатка наполнялась газом и поднималась вертикально. Это означало, что гнусное пойло созрело. Нехитрая система называлась у алкашей «Хайль, Гитлер!» Банки противно, дребезжаще зазвенели – в точности как утром телефон. Чертыхнувшись, Артем плотно прикрыл за собой дверь, из-за которой сразу же донесся приглушенный бубнеж участкового:
– Граждане, разойдитесь. Не положено… Осади, я говорю!.. Гражданин, ну чего вы глазеете, вам тут цирк али женская раздевалка?
Бедно живет народ в стране развитого социализма, бедно, думал Казарин, пробираясь через общий коридор, заваленный разным никчемным хламом, которому давно место на свалке. А теперь еще и Америка из-за войны в Афганистане наложила запрет на продажу нам зерна, и в магазинах сразу же исчезли мука и макароны. Дорого нам обходятся игры в войнушку, ох, дорого! В Ташкенте все госпитали забиты ранеными бойцами, а в центральную Россию самолеты «Руслан» таскают цинковые гробы с останками «воинов-интернационалистов», которые из-за всегдашнего нашего бардака развозят по неправильным адресам, приводя в ужас и без того напуганных людей. В учреждениях, которые посылают в Афган своих специалистов, висят на стенах портреты в траурных рамках. А из радио– и телеприемников льется елей в адрес партии и правительства, верно держащих ленинский курс. Генеральный секретарь Юрий Владимирович Андропов все время кого-то приветствует, встречает какие-то делегации, поздравляет с трудовыми успехами братские социалистические народы, а сам, наверное, даже не читает этих своих поздравлений, которые его секретариат утверждает ежедневно пачками. А народу нечего жрать. Когда изредка «выкидывают» какой-нибудь немудрящий дефицит вроде сосисок, к магазинам не подступиться: в очередях иной раз даже убивают в спорах из-за места. Поезда, идущие в Москву, осаждают мешочники: невероятно, но в столичных магазинах пока еще есть продукты. Столичное товарное изобилие кажется отсюда сказочным раем. Дети загадывают друг другу загадку: «Длинный, зеленый и пахнет колбасой». Отгадка: «поезд из Москвы…»
По пути в комнату Артем заметил на грязном полу свежие капельки, подозрительно похожие на кровь. Что за чертовщина? Кур они здесь, что ли, режут? Он мельком заглянул в крохотную и невероятно грязную общую кухоньку – в ней не было ничего примечательного, кроме закопченной старенькой плиты и облупившейся штукатурки. Кухня была пуста. Прочие «удобства», судя по всему, находились во дворе.
Понятые смущенно мялись в уголке единственной, заваленной всяким барахлом комнатушки. Старичок Фрол Кузьмич вновь сморкался в свой сопливый парус, на этот раз – куда-то в район города-героя Новороссийска, а Стрижак раздраженно выговаривал Вальке:
– Я тебе погожу! Я тебе так погожу! На двушечку без скощухи пойдешь у меня! Ты с начальником угрозыска говоришь, а не с алкашом-собутыльником, марамойка!
– А ты, начальник, тоже выпей, не стесняйся! – прохрипела в ответ Валька, обдав всех присутствующих сивушной отрыжкой, и кивнула на колченогий стол, застеленный газетой. На испятнанных коричневой жижей «Сельских вестях» покоились ржавая банка «Бычков в томате», как давеча у мальчугана Славика на автомате, который сделал воевавший в Афгане брат, и початая бутыль с какой-то мутной отравой.
Казарин тоскливо глянул в окно, где плескались тяжелые свинцовые волны искусственного моря. Вспомнилась легенда из детства, будто в нем жила «щука-ведьма». Мол, сама рыбина невероятных размеров, крупнее любого сома, и с адским наездником на спине – скелетом ворона, намертво вцепившимся в хребет. По слухам, тварь из бездны рвала рыбацкие сети (непонятно откуда взявшиеся в водоеме, который все старались обходить стороной) и, согласно совсем уж вздорным россказням, утаскивала на дно маленьких детей. Потом прошла весть, будто бы водяное чудище выловили, и было оно два с лишним метра в длину, с боками, заросшими водорослями и водяным мхом, а на спине его действительно имелся такой же замшелый скелет огромного ворона. Судя по всему, птица попыталась выхватить добычу из воды, но не смогла высвободить когти и была утащена сильной рыбиной на дно. Разумеется, своими глазами никто эдакое чудо-юдо не видел – все ссылались исключительно на рассказы очевидцев, но о-о-чень авторитетных…
– Георг Фридрих Гендель. «Сарабанда»! – проговорил хорошо поставленным женским голосом работавший телевизор, и в комнату потекла невыразимо скорбная музыка, вызывающая в памяти разрушенные церкви и ушедшие под воду города[4].
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97