И сегодня Утеру снова не удалось представить личико Морганы. Как всегда, черты Артура наложились на черты девочки, и это бессилие вызвать ее в памяти казалось ему худшим предательством. А может быть, в конечном счете, это было нормальным? Ведь он видел ее всего несколько дней на острове Авалон, а с тех пор столько всего произошло… Утер вспоминал лишь то, что Моргана была прекрасна настолько, насколько Артур некрасив. Сколько ей сейчас? Года полтора, не больше. Впрочем, на острове Авалон время течет по-другому. Возможно, когда-нибудь она и его сын станут друзьями? Он улыбнулся этой мысли и с удивлением обнаружил, что уже дошел до конца коридора и два вооруженных рыцаря, охраняющих комнату новорожденного принца, улыбнулись ему в ответ, словно были с ним в сговоре. Это длилось лишь мгновение. Их жизнерадостность тотчас же улетучилась при виде озабоченного выражения на лице короля. Один из них постучал в двери условным стуком, и третий рыцарь открыл дверь изнутри, учтиво склонившись перед Утером.
Человек, одетый в кроваво-красные доспехи с изображением собственного герба – красная борзая на желтом поле, был таким же высоким и массивным, как и башня, в которой они находились. Его светлые волосы были заплетены в косички, а густая борода плохо скрывала широкий шрам – напоминание об эльфийской стреле, когда-то раздробившей ему челюсть. Лицо было ужасным, но это было лицо друга.
– Счастлив видеть тебя, Ульфин, – пробормотал король, положив руку ему на плечо. – Герцогиня Хеллед прибыла?
– Не знаю, государь. Я оставался здесь всю ночь, как ты меня просил…
– Да, конечно… Сходи к дворцовому управителю, и если она еще не появилась, пошли всадников на восток, ей навстречу. Скажи ему, что мы ждем ее на Совете.
– Думаешь, с ней приключилась какая-то беда?
Утер улыбнулся другу. Как всегда, Ульфин был готов забить тревогу, тем более что герцогиня Хеллед де Соргалль была ему дорога, так же как память о герцоге Белинанте.
– Может быть, ее застала непогода? – сказал он, стараясь говорить уверенным тоном. Но мне бы хотелось убедиться, что ей не нужна наша помощь. Королева рассчитывает сегодня днем на ее присутствие…
Глаза Утера привыкли к потемкам в комнате, так плохо освещенной сквозь узкую бойницу, что в ней приходилось зажигать свечи даже днем. Он бросил взгляд в глубину алькова, и улыбка застыла на его губах, несмотря на все усилия казаться беззаботным и веселым. В складках длинного платья кормилицы сосредоточенно сосала грудь двухлетняя девочка, а Артур мирно посапывал, привалившись к другой груди. Крошка повернула к нему глаза, и как только увидела его, спрятала личико под рукой кормилицы. Это была дочь Игрейны, и та любила ее. По этой простой причине ему тоже хотелось ее любить, но она была ребенком Горлуа, рожденным от принудительной связи, в результате жестокого изнасилования в череде других, само воспоминание о которых было невыносимым для него…
Кормилица сидела с обнаженной грудью перед двумя мужчинами, из толстого соска, от которого только что оторвалась девочка, медленно сочилось молоко; женщина хотела прикрыться, однако, держа на руках двух младенцев, не смогла этого сделать.
– Дай мне Артура, – сказал Утер.
Она протянула ему спящего ребенка, и он краем глаза заметил на груди каплю крови, которая окрасила молоко в розовый цвет.
– У тебя кровь?
– Это пустяки, – пробормотала кормилица, застегивая корсаж.
Она встала на колени перед королем, потом выпрямилась, все еще прижимая к себе дочь Игрейны.
– Это она кусается иногда. Но ничего страшного.
С губ Утера едва не сорвалось: «У нее вкус к крови. Это от отца…»
Около года минуло со дня смерти Горлуа, но память о герцоге-сенешале была такой же живой в душе Утера, как и испытываемая к нему ненависть.
И ему казалось, что пока ребенок жив, эта ненависть никогда не умрет, а будет терзать его душу, словно раскаленное железо.
– Она сейчас заснет, – промолвила кормилица. – Правда, Моргауза?
– Не называй ее так.
Она подняла на короля удивленный взгляд, испугавшись резкости его голоса.
– Это имя ей не подходит, – объяснил он, стараясь придать голосу мягкость. – Отныне используйте лишь ее второе имя – Анна, как этого требуем мы с ее матерью.
Женщина смиренно потупила глаза, что еще более усилило неловкость положения. У Анны были волосы матери, светлые и вьющиеся, и такой бледный оттенок кожи, что можно было принять ее за эльфийского ребенка. Она появилась на свет за несколько месяцев до рождения Морганы, и поскольку обе не имели ничего общего, кроме судьбы, сделавшей их обеих его дочерьми, двумя сводными сестрами, вышедшими из разных миров, настолько непохожих, что трудно было представить, Утер не мог не думать, что они обе должны быть похожи друг на друга. Моргана – ребенок-фея с Авалона и Моргауза – дочь самого жестокого, самого изворотливого человека, которого он когда-либо встречал… В самом деле, схожесть их имен была для него невыносима.
Отогнав от себя эти мысли, он протянул руку к девочке, но в тот момент, когда он прикоснулся к ее волосам, она заплакала.
– Ах, простите, государь, – забормотала кормилица. – Ей что-то с самого утра нездоровится.
– Вот как…
Утер повернулся к Ульфину, но тот отвел взгляд.
– Ну, ладно. Если она накормлена, унесите ее! – сказал он ворчливо, раздражаясь от разрывающего уши плача. – Нет, погодите. Передайте ее горничной и возвращайтесь приглядывать за Артуром. Эта девочка уже слишком большая, чтобы сосать грудь. С этого дня вы будете кормить молоком только принца.
Он не увидел слез, блеснувших в глазах женщины. Больше года она не расставалась с Моргаузой, Анной – каким именем им ни хотелось ее называть…
Утер больше не думал о них. Он подошел к колыбели и нежно положил туда Артура. Это был маленький мальчик, и никто в этом не усомнился бы. Он родился с такими жесткими, иссиня-черными волосами, что повитуха не могла припомнить ничего подобного. Он спал, сморщив лобик и прижав к телу кулачки, и казалось, что он отдается сну с таким упорством, такой серьезностью, что его свирепый вид придавал ему комичность. Как медведь, чье имя он носил[4], он был некрасивым, но крепким, и казалось, был всегда настороже. За прошедший месяц он набрал в весе уже девять фунтов, что было весьма необычным для его возраста Наследник, которым можно будет гордиться, которого он с удовольствием покажет народу и баронам во время церемонии омовения.
Оторвав взгляд от сына, Утер заметил Мерлина, неподвижно сидящего рядом с колыбелью. Он был одет в длинный темно-синий плащ, и в сумеречном алькове можно было разглядеть лишь его белые волосы и вечную ироническую улыбку.
