Соня нажимает кнопку отбоя и наконец застегивает второй ботинок. Нет, что бы ни говорила Нонка, ярая противница прогресса, мобильная связь — это здорово.
А Юля отвела трубку от уха.
— А о чем я подумала?.. О чем я вообще думала, когда не наехала на эту старушенцию. Надо было давить, давить и давить.
Она барабанит худыми кулачками по рулю.
А на другой стороне Невского, возле аптеки, в нише телефона-автомата стоит Нонна и изо всех сил нажимает на кнопки с цифрами. Прыщавый юноша, обладатель восьмидесяти сосок, выбегает из аптеки с журналом с голыми тетками и детской «Библией» Нонны.
— Это в-в-вы за-за-за-забыли в-в-в аптеке…
— Алло! Алло! — кричит в трубку Нонна. — Ничего не получается. А! Спасибо.
Она кивает на журнал.
— А я тут работаю, временно.
У юноши вытянулось лицо, когда он глядел на обложку — полногрудая красотка с наглыми сосками призывала его к себе.
— Я здесь редактор. Можете себе оставить. А книжку отдайте, она мне для работы нужна.
Молодой человек явно не понимает связи между Библией и сексом. Книгу отдает, но не отходит.
— Вы умеете управляться с этими пластиковыми карточками? — требовательно вопрошает Нонна.
— В-в-вы не т-т-той ст-т-тороной вставили.
— О! Спасибо. А вы отойдите, отойдите. У меня разговор очень интимный будет…
Паренек пятится. Нонна вновь набирает номер.
Телефон Сони опять раззвонился канканом. Значит, опять кто-то из подруг. Мать и папа у нее звонят под тему Бетховенской судьбы, дочка Лера — под «Пусть бегут неуклюже…», а муж Жорик под «Шербурские зонтики».
— Блин! — вместо приветствия рявкает Соня.
Но Нонну Соней не смутишь.
— Зосенька, у тебя много денег?
— Блин, если бы у меня было много денег…
— Соня, Софья, умоляю. Прошу даже, — кричит в трубку Нонна. — Я встретила Петрову… Помнишь Петрову?
— Ноник, при чем здесь Петрова?
— Она сказала, что я ужасно выгляжу. Она сказала…
Нонна оглядывается по сторонам и, прикрывая трубку от юноши, который, выжидая что-то, стоит чуть поодаль, шипит:
— Она сказала, что я очень потолстела.
— Петрова — стерва. Не слушай, — режет Соня.
— Мне нужно сто долларов. Рублями. Сейчас. Я наконец нашла поглотитель жира. Он последний. Умоляю…
— Господи, где ты, Нонна?
— На Невском, угол Лиговки, в аптеке. Если сейчас не похудею, Соня, я повешусь.
Голос у Нонны дрожит, а это тревожный знак. Видимо, очень ее зацепила стерва-Петрова.
— Я уже с тобой на сто долларов наговорила, идиотка. Жди. Еду.
Соня выбегает на улицу, поправляя волосы, одергивая рубашку, отряхивая куртку от строительной пыли — и все это одновременно. Соня всегда куда-нибудь торопилась и потому многое делала одновременно, сразу. От этого она была похожа на обезумевшего Арлекина. Вот и бежит Соня, размахивая длинными руками, по обочине дороги. Машины притормаживают, но не останавливаются, потому что сегодня красавица Сонька как никогда похожа на Арлекина. Но она и не думает расстраиваться — не до этого. А потом, нынче ей уже достался кусочек сомнительной радости.
Неожиданно на противоположной стороне улицы она замечает, как к светофору медленно тащится самый что ни на есть настоящий эвакуатор. Вот она, истинная удача дня! И Сонька дует к нему, наперерез плотному потоку автомобилей. На светофоре эвакуатор останавливается, и Соня бесцеремонно залезает в кабину.
— Трогай, едем спасать человека! — решительно говорит она.
Автослесарь Рома был красив, как юный Геркулес. Русский Геркулес. Одно время под этим именем он даже хотел выступать в боях без правил, но затем передумал, боясь испортить великолепный фасад. Рома только что отволок машину клиенту и возвращался в свой автосервис, попутно размышляя, как провести остаток дня — выпить с братаном и батей пива дома или заглянуть к соседке — поварихе на торговом судне, недавно вернувшейся с морей. Рома во все глаза смотрит на наглую женщину, влезшую к нему в кабину, и предчувствует авантюру.
— Едем, едем, — настаивает Соня.
Рома, опомнившись, кивает в сторону светофора:
— Красный, девушка.
— Ну, это ненадолго, — уверяет Соня.
Зажигается желтый, и зеленый за ним, и машина трогается с места. Рома покорен неотвратимостью рока. Действительно, за красным вспыхивает желтый, а за ним и зеленый. Это так же верно, как и то, что за весною наступает лето, а там и грибы пойдут. Логика жизни всегда завораживала Рому, и он уже готов был влюбиться в эту странную женщину, залетевшую в кабину его эвакуатора, как сказочная фея.
— Куда едем?
— Вперед, только вперед.
Некоторое время ехали молча. Наконец Рома несмело уточнил:
— А чуть поконкретнее нельзя?
— Угол Невского и Лиговки, аптека.
Ну, аптека — это понятно. Аптека — это ладно. Он почему-то заподозрил, что она потребует чего-то особенного — подбросить до финской границы или протаранить дверь городской тюрьмы. А что? Такая может. Вон как глаза горят. И блузка застегнута не на те пуговицы. А аптека — это понятно, это нормально даже. Едут. Она курит, а он решает, что пора начать беседу.
— Вам плохо?
— А кому сейчас хорошо? — роняет она, выбрасывая окурок в окно.
— Похмелье, что ли?
Соня внимательно глядит на молодого эвакуаторщика: сильные руки, выдающаяся челюсть, шея, как у статуи Геракла в учебнике по истории античности. Ну, в целом с торсом все понятно. Интересно, а как у него с нижней частью? Она имеет в виду, конечно, ноги. Ничего другого, только ноги. Потому что у Геракла были мощные бедра и очень сильные икры. И Сонька представляет эвакуаторщика голым, небрежно привалившимся к какой-нибудь древнегреческой руине. «Черт, опять меня заносит!» — думает Соня. А потом деловито спрашивает:
— Как звать?
— Роман.
— Роман. Так вы, Роман, имеете в виду, что у меня абстинентный синдром? Так нет, милое дитя. Я практически не употребляю алкогольсодержащих напитков. А если выгляжу плохо, то потому, что в объятьях Морфея бываю редкой гостьей.
Рома учился в школе, а потом и в техникум поступил. А то, что бросил, так это не из-за глупости, просто ему не полюбилась геометрия. Но, ей-богу, сейчас он понял немногое.
— Что, никто не обнимает?
Соня задумчиво смотрит на неожиданного своего попутчика.
— Морфей — бог сна у древних греков, — говорит она.
Но Рома явно не интересуется научной подоплекой Сониных слов. Он решил проявить заботу:
