С точки зрения изложения хронологии событий наступил, наконец, момент обратиться к истории перехода хазар в иудаизм, который состоялся примерно в 740 г. Но для правильного восприятия этого незаурядного события следует сначала обратиться к традициям, привычкам и повседневной жизни хазар, непосредственно предшествовавшим этому.
Увы, в нашем распоряжении нет живописных свидетельств очевидца, подобных описанию двора Аттилы, оставленному Приском. Приходится довольствоваться пересказами и компиляциями византийских и арабских хронистов, отличающимися схематизмом и фрагментарностью. Есть, правда, два исключения. Одно – письмо, предположительно отправленное хазарским каганом, речь о котором пойдет в главе II; другое же – путевые записки наблюдательного арабского путешественника Ибн Фадлана, секретаря дипломатической миссии, отправленной цивилизованным правителем к северным варварам.
Правителем этим был халиф ал-Муктадир, чье посольство отправилось из Багдада в земли волжских булгар через Персию и Бухару. Официальным поводом для столь грандиозного путешествия стало письмо-приглашение булгарского царя, просившего халифа: а) прислать религиозных наставников для обращения его народа в ислам и б) построить крепость для отражения нападений сюзерена, царя хазар. Приглашение – несомненно, подготовленное в результате более ранних дипломатических контактов – предоставляло возможность установить благоприятный климат среди тюркских племен на территориях, через которые пролегал маршрут посольства, посредством проповеди священного Корана и раздачи золотых даров.
"Это – Книга Ахмеда ибн-Фадлана ибн-ал-`Аббаса ибн Рашида ибн-Хаммада, клиента повелителя правоверных, а также клиента Мухаммеда ибн Сулеймана, Хашимида, посла ал-Муктадира к царю «славян», в которой он сообщает о том, что он сам наблюдал в стране тюрок, хазар, русов, «славян», башкир и других [народов] по части различий их вероучений, сведений об их царях, их положения во многих их делах.
Сказал Ахмед ибн-Фадлан: Когда прибыло письмо Алмуша сына Шилки йылтывара, царя «славян», к повелителю правоверных ал-Муктадиру, в котором он просит его о присылке к нему кого-либо, кто наставил бы его в вере, преподал бы ему законы ислама, построил бы для него мечеть, воздвиг бы для него кафедру, чтобы он установил на ней от его [халифа] имени хутбу в его [собственной] стране и во всех областях его государства, и просит его о постройке крепости, чтобы укрепиться в ней от царей, своих противников [речь идет о защите от царя хазар], – было дано согласие на то, о чем он просил. Посредником в этом деле был Назир ал-Харами. А я был уполномочен для прочтения ему [царю] письма и вручения того, что отправлялось к нему [в качестве подарков] и для надзора за факихами и муаллимами. И ему были пожалованы деньги, доставлявшиеся ему для упомянутой нами постройки и для уплаты [жалованья] факихам и муаллимам. [Далее следуют подробности взыскания этих денег с одного из поместий в Хорезме и имена участников миссии]. Итак, мы отправились из Города Мира [Багдада] в четверг, по прошествии одиннадцати ночей [месяца] сафара триста девятого года (21 июня 921 г.)"24.
Как видим, экспедиция состоялась гораздо позже описанных в предыдущем разделе событий. Но с точки зрения обычаев и правил соседей-язычников хазар, это вряд ли имеет значение; то, что мы узнаем о жизни этих кочевых племен, дает некоторое представление о жизни хазар в более ранний период – до обращения в иудаизм, когда они были приверженцами шаманизма, сходного с верованиями их соседей во времена Ибн Фадлана.
Посольство двигалось неспешно и, видимо, без происшествий, пока не достигло Хорезма, пограничной провинции Халифата к югу от Аральского моря. Эмир Хорезма попытался отговорить путников от продолжения пути, утверждая, что между его страной и царством булгар живут «тысячи племен неверных», которые не отпустят послов живыми. В действительности эти попытки воспрепятствовать исполнению приказов Халифа о беспрепятственном пропуске посольства могли быть вызваны другими соображениями: догадкой, что миссия косвенно направлена против хазар, с которыми эмир Хорезма активно торговал и дружил. Однако в конце концов он уступил, и экспедиции было дозволено дойти до Ургенча в устье Амударьи. Здесь ей пришлось три месяца зимовать из-за лютых холодов, о которых арабские путешественники всегда повествуют весьма пространно:
«Итак, мы оставались в Джурджании [Ургенче много] дней. И замерзла река Джейхун [Аму-Дарья] от начала до конца ее; и была толщина льда семнадцать четвертей. Кони, мулы, верблюды и повозки проезжали через него, как проезжают по дорогам, – он был тверд, не сотрясался. И оставался он в таком виде три месяца. И мы увидели такую страну, что думали не иначе врата Замхарира открылись из нее на нас. Снег в ней падает не иначе, как с порывистым сильным ветром. [...] И действительно, я видел тамошний холод в воздухе и то, что в ней [в Джурджании] базар и улицы, право же, пустеют до такой степени, что человек обходит большую часть улиц и базаров и не находит никого, и не встречается ему ни один человек. Не раз выходил я из бани и, когда входил в дом, то смотрел на свою бороду, а она сплошной кусок снега, так что я бывало оттаивал ее у огня. И, право же, бывало я спал в „доме“ внутри дома. А именно – в нем была [помещена] тюркская юрта из войлоков, причем я был укутан в одежды и меха, и [все же] иногда моя щека примерзала к подушке»25.
Примерно в середине февраля стало теплеть. Чтобы пересечь северные степи, посольство присоединилось к большому каравану из пяти тысяч людей и трех тысяч лошадей, предварительно купив необходимые для путешествия принадлежности: тюркских верблюдов, дорожные мешки из верблюжьих кож для переправы через реки, хлеба, проса и сушеного мяса на три месяца. Местные жители предупреждали, что на севере их подстерегают еще более сильные холода, и советовали, как теплее одеться:
«Те из жителей этой страны, с которыми мы дружили, предложили нам воспользоваться [их] помощью в отношении одежд и постараться умножить их количество. Они представили это предприятие в ужасном виде и изобразили это дело очень трудным, но когда мы [все] это сами увидели, то это оказалось вдвое большим того, что нам было описано. Итак, на каждом из нас была куртка, поверх нее кафтан, поверх него шуба, поверх нее кобеняк и бурнус, из которого видны были только два глаза, шаровары одинарные и другие с подкладкой, гетры, сапоги из шагреневой кожи и поверх сапог другие сапоги, так что каждый из нас, когда ехал верхом на верблюде, не мог двигаться от одежд, которые были на нем»26.
