— Наверное, какой-то старый косолапый медведь, — пошутила, узнав новость, Эухения и щелкнула по брату сложенным веером.
— Это образованный и богатый кабальеро, но, даже будь он горбуном, ты все равно за него выйдешь. Тебе скоро двадцать стукнет, к тому же ты бесприданница.
— Но ведь я красива! — перебила она, смеясь.
— В Гаване найдутся женщины покрасивее и постройнее тебя.
— Я что, по-твоему, толстая?
— Ты не можешь заставлять себя упрашивать, тем более когда речь идет о Вальморене. Это прекрасная партия, у него титулы и собственность во Франции, хотя основное его состояние — плантация сахарного тростника в Сан-Доминго.
— Санто-Доминго?
— Сан-Доминго, Эухения. Французская часть острова сильно отличается от испанской. Я покажу тебе карту, ты увидишь, это совсем близко. Сможешь приезжать ко мне в гости, когда захочешь.
— Я не невежда, Санчо. И знаю, что эта колония — настоящее чистилище, скопище смертельных болезней и восставших рабов.
— Это ненадолго. Белые колонисты уезжают оттуда при первой же возможности. Через несколько лет ты уже будешь жить в Париже. Разве не об этом мечтает каждая женщина?
— Но я не говорю по-французски.
— Выучишь. С завтрашнего дня у тебя будет учитель, — сказал Санчо, завершая разговор.
Даже если Эухения Гарсиа дель Солар и собиралась противостоять желаниям своего брата, то отказалась от этой мысли, как только Тулуз Вальморен переступил порог их дома. Он оказался моложе и гораздо привлекательнее, чем она ожидала: среднего роста, хорошо сложенный, широкоплечий, с мужественным и гармоничным лицом, бронзовой от солнца кожей и серыми глазами. Его тонкие губы складывались в жесткую складку. Из-под съехавшего набок парика виднелись светлые волоски, и было заметно, что чувствовал он себя довольно неловко в слишком тесной одежде. Эухении понравилась его манера говорить — прямо, без околичностей — и смотреть на нее так, будто раздевает ее взглядом, отчего у нее по коже бежали греховные мурашки, которые непременно повергли бы в ужас монахинь мрачного мадридского монастыря. Она подумала: очень жаль, что Вальморен живет в Сан-Доминго, но, если брат ее не обманул, это ненадолго. Санчо предложил претенденту на руку сестры выпить самбумбии из тростникового меда в садовой беседке, и менее чем через полчаса вопрос был решен. Эухению не поставили в известность об окончательных деталях, обговоренных мужчинами при закрытых дверях, ей всего лишь пришлось заняться приданым невесты. Она заказала его во Франции, воспользовавшись советом жены консула, а брат профинансировал этот заказ, прибегнув к кредиту, который ему удалось получить благодаря своему неотразимому красноречию шарлатана. В своих утренних молитвах Эухения пылко благодарила Бога за выпавшую ей уникальную возможность выйти замуж по расчету за человека, которого она была способна полюбить.
Вальморен провел на Кубе пару месяцев, ухаживая за Эухенией изобретаемыми им на ходу способами, потому что к тому времени он утратил все навыки обращения с подобными ей женщинами, а методы, бывшие у него в ходу с Виолеттой Буазье, здесь не годились. Каждый день он являлся в дом к своей суженой к четырем и проводил там часа два, попивая прохладительные напитки и играя в карты, при неизменном присутствии с ног до головы одетой в черное дуэньи, которая одним глазом приглядывала за коклюшками, а другим неотрывно следила за парой. Дом Санчо оставлял желать много лучшего: у Эухении не было призвания к ведению домашнего хозяйства, и она не предпринимала никаких усилий для того, чтобы хоть немного привести его в порядок. Во избежание такой неприятности, как риск для жениха испачкать свою одежду жирной пылью, покрывавшей всю мебель в доме, его принимали в саду, где буйная тропическая растительность переходила все границы, как некая ботаническая угроза. Иногда жених и невеста выходили прогуляться вместе с Санчо или обменивались взглядами в церкви, где им не удавалось перемолвиться ни словечком.
Вальморен давно отметил для себя те скудные экономические условия, в которых жили брат и сестра Гарсиа дель Солар, и сделал вывод, что если его невеста неплохо себя чувствовала и в таком жилище, то с тем большей вероятностью ей будет по душе и в поместье Сен-Лазар. Он посылал невесте изящные подарки — цветы и благопристойные записочки, которые она складывала в обитую бархатом шкатулку, но оставляла без ответа. До тех пор Вальморен не слишком часто общался с испанцами — все его друзья были французами, — но вскоре он обнаружил, что чувствует себя в окружении испанцев вполне комфортно. Никаких проблем с общением у него не возникало, потому что вторым языком высшего класса и образованных людей на Кубе был французский. Молчание своей суженой он путал со скромностью, являвшейся в его глазах ценной женской добродетелью, и у него даже мысли не возникало, что она едва-едва его понимает. У Эухении способностей к языкам не обнаружилось, и всех усилий ее учителя оказалось недостаточно, чтобы вложить в нее тонкости французского языка. Скромность Эухении и ее манеры послушницы виделись ему гарантией того, что она не впадет в разнузданность, столь характерную для многих женщин Сан-Доминго, забывавших о стыдливости под предлогом климатических условий. Как только Вальморен разобрался в особенностях испанского национального характера с его преувеличенным чувством чести и отсутствием иронии, то почувствовал себя рядом с девушкой вполне комфортно и смирился с мыслью о том, что рядом с ней ему придется добросовестно скучать. Это для него было не важно. Он желал получить добродетельную супругу и образцовую мать для своих детей, а для развлечения у него были его книги и его дела.
Санчо являл собой полную противоположность сестре и другим знакомым Вальморену испанцам: циничный, легкого нрава, с полным иммунитетом к мелодрамам и потрясениям ревности, ни во что не веривший и способный на лету схватить носившиеся в воздухе возможности. Хотя некоторые черты будущего шурина и шокировали Вальморена, с Санчо он от души развлекался и даже позволял себя надуть, готовый лишиться какой-то суммы взамен на удовольствие, получаемое от остроумной беседы и возможности немного посмеяться. В качестве первого шага он сделал Санчо своим компаньоном в деле контрабанды французских вин, которую он планировал организовать из Сан-Доминго на Кубу, где вина эти ценились весьма высоко. Так и зародилось то долгое и прочное сообщничество, которое связало их до самой смерти.
Дом хозяина
В конце ноября Тулуз Вальморен вернулся в Сан-Доминго и занялся подготовкой к приезду своей будущей супруги. Как и на всех плантациях, в Сен-Лазаре имелся так называемый большой дом, который в данном случае представлял собой не более чем сложенный из дерева и кирпича прямоугольный барак, стоявший на трехметровых опорах, — защита от наводнений в сезон ураганов и при восстаниях рабов. В доме был целый ряд темных спален, с подгнившими кое-где половыми досками, а также вполне просторные гостиная и столовая с расположенными друг против друга, чтобы воздух не застаивался, окнами и целой системой свисавших с потолка парусиновых вееров. Это приспособление приводилось в действие с помощью веревки, с которой управлялись рабы. Когда вентиляторы начинали работать, в воздух поднималось легкое облако из пыли и высохших комариных крыльев, оседавших потом на одежде, как перхоть. В окна были вставлены не стекла, а вощеная бумага, да и мебель была неказистой и грубой, как во временном пристанище холостяка. Под потолком гнездились летучие мыши, по углам ползали червяки, а ночью можно было услышать, как по комнатам бегают мыши. Галерея, то есть крытая терраса с плетеной мебелью далеко не первой свежести, опоясывала дом с трех сторон. А вокруг располагались запущенные огороды с грядками и побитыми тлей фруктовыми деревьями и несколько дворов, по которым бродили, роясь в пыли, ошалевшие от жары куры. Дальше взгляду открывались конюшня для чистокровных лошадей, псарни, каретный сарай, а за ними — рокочущий океан тростника и — театральным задником — фиолетовые горы, четко рисовавшиеся на фоне своевольного неба. Возможно, когда-то здесь был и сад, но от него не осталось уже даже воспоминаний. Мельницы для тростника, хижины и бараки рабов из дома видны не были. Тулуз Вальморен оглядел свои владения критическим взглядом, в первый раз заметив их ветхость и заурядность. В сравнении с жилищем Санчо дом, конечно, казался дворцом, но на фоне особняков других больших белых острова и его небольшого семейного замка во Франции, где он не появлялся вот уже целых восемь лет, это строение выглядело постыдно уродливым. Он принял решение начать жизнь женатого человека с правильной ноты и поразить свою жену, введя ее в дом, достойный фамилий Вальморен и Гарсиа дель Солар. Нужно было заняться кое-какими преобразованиями.