– А что же шведский король? – вмешался Антон. – Ты говорил, батьку, он – славный воин…
– Славный-то славный, но москали сильнее оказались, – объяснил Андрей. – Отправил шведский король своего секретаря к коменданту Бозавической крепости…
– А Мазепа – польского генерала Понятовского к нему присовокупил, – добавил Александр Васильевич. – Но комендант этот не дурак оказался и решил принять у себя только шведского короля и его ближайших советников. Тут и понял Мазепа, что нет ему пути в Бозавическую крепость. Но король и гетман сами о себе позаботились – велели своим людям захватить турецкие корабли, что на рейде стояли. Перестрелка началась, а тут и наши подоспели – четыре конных полка под командованием генерала Волконского и бригадира Кропотова.
– Так, значит, не удалось бежать Карлу с Мазепой?! – обрадовался Гриц.
– Нет, сынок, удалось… – вздохнул Потемкин-старший. – Один корабль они все-таки захватили, взошел на него шведский король со своей свитой… И изменника Мазепу с собой прихватили. Но не все погрузиться успели – удалось солдатам Волконского перышки беглецам пощипать. Пустились они врассыпную, а мы за ними… Доскакали мы до Широкой балки и увидели: два десятка лошадей у горы пасется, а всадников – нет как нет.
– И куда ж они делись? – охнула Дарья Васильевна. – Сквозь землю провалились, что ли?
– В том-то и дело, хозяйка, что сквозь землю, – рассмеялся Андрей Коваль. – Мне потом местные жители сказывали, что пещер в этих местах много. С древних времен остались… Вот мазепинцы в эти пещеры и ушли…
– Что за пещеры такие? – спросил любопытный Гриц.
– Какие нерукотворного свойства, а какие людьми сделаны. С древних времен остались. Одни турецкие, а другие – постарее будут, – объяснил Андрей Коваль.
– Оставил я пятерых драгун беглецов караулить, – как ни в чем не бывало продолжал Потемкин-старший, – а с остальными за мазепинцами в пещеру отправился. Сделали мы себе из лоскутов одежды и сабель факелы – горзалкой облили и подожгли.
– А разве горзалка горит? – удивилась Дарья Васильевна.
– Еще как горит, – снисходительно объяснил ей муж. – Наверное, потому казаки ее горилкой называют. А делается она из чистого погона хлебного вина, родниковой водой не разбавленного.
Из чего делается горзалка, Дарья Васильевна лучше мужа знала, и рассказов о ней слушать не стала. Так что Александру Васильевичу пришлось продолжить повествование о пещерах.
– Так вот, – снова начал он, – полчаса под землей шли, пока пол под ногами не стал ровным, словно камнем тесаным вымощенным, а проход – узким. Гуськом друг за другом идти пришлось, а беглецов все нет. Долго бродили по лабиринтам. Заблудились. Потом вдруг вошли – словно в огромную залу. Факелами посветили – и обомлели. Посреди залы этой – сокровищ словно в казне императорской! Оружие старинное, монеты золотые, украшения серебряные, шлемы, доспехи… И на стенах – надписи на непонятном языке. Правда, отец Иннокентий, священник чижовский, объяснил мне потом, что надписи эти на старом греческом были…
– Что ж ты мне, друже, про надписи раньше не рассказал? – огорчился Коваль. – Про греков я слышал. Хороший народ, благонравный, но под турками томится. Только откуда им в тамошних краях взяться?
– Рассказал мне отец Иннокентий, что в тех краях греки раньше жили… – пояснил Потемкин-старший, – вот и набрели мы на греческие сокровища. Стали солдаты мои монеты в одежду прятать, но не очень много набрали, потому что надо было не о сокровищах думать, а на свет Божий выбираться. Еще долго мы по подземным переходам бродили… А когда вышли на свет Божий, то оказались в том самом месте, где Великий Ингул с рекой Богом сливается.
– Там, где мы на курган скифийского царя Сарда Артаферна набрели и волчий вой слушали… – уточнил Коваль. – Вот как кружил нас Нечистый!
– И что же, батьку, вы больше не возвращались в те пещеры? – сглотнув слюну, спросил Антон.
– Рады были, что на свет Божий выбрались и живы остались… – объяснил Коваль. – Куда возвращаться было?!
– Монета у меня с тех пор осталась, – продолжил Андрей Васильевич, – Гриц мой ее видел и отцу Иннокентию показывал. Говорит поп, что греческая…
Гриц выбежал из комнаты и вернулся с золотой монетой, на одной стороне которой был вытеснен орел, сжимающий в когтях рыбу, а на другой – еле различимая надпись ΟΛΒΙΟ.
– Что же это значит? – спросил Коваль.
– Отец Иннокентий у нас книгочей и по-гречески знает, – объяснил Потемкин-старший. – Говорит поп, что была такая страна греческая в древние времена – Ольвией называлась. По нашему «Счастливая» значит. Потом, видно, города и селения счастливой этой страны землей засыпало, а мы на сокровища греков и набрели.
– Мы с отцом Иннокентием решили, – вмешался Гриц, – когда я вырасту, Ольвию эту разыскать…
– Гриц у меня фантазер, – Александр Васильевич ухватил Грицько Нечесу за вихры, – а отец Иннокентий ему потакает. Вырастет – учиться в Москву или Петербург поедет, а не города подземные разыскивать.
Гриц, видимо, считал иначе, но отцу перечить не стал – откровенничал мальчик только с отцом Иннокентием. От сельского священника Гриц впервые услыхал о греках – благородном, но несчастном народе, порабощенном нехристями-турками. И народ этот обладал такой диковинной историей, что мальчик предпочел бы родиться греком, а не русским. Ведь только у греков были триста спартанцев и мужественный царь Леонид, слепой поэт Гомер, красавица Елена, ради которой затевались войны, и могучий, непобедимый Ахиллес, воспитанный кентавром Хироном… А еще отец Иннокентий то и дело напоминал о том, что именно греки крестили Русь, и киевский князь Владимир принял крещение в славном городе Херсонесе, расположенном на берегу захваченного турками моря.
Гриц знал, что на это море претендовала Россия, упрямо пробивавшаяся к его берегам, чтобы на этих берегах обосноваться. Но от Смоленской губернии до этого моря было так же далеко, как и от Петербурга с Москвой, куда его непременно пошлет учиться отец. Стало быть, он, Гриц, должен выучиться, а потом обязательно добраться до желанных берегов Понта Эвксинского…
В ожидании этих чудес мальчик попросил отца Иннокентия научить его греческому. Священник согласился, а Потемкин-старший поморщился. Александр Васильевич считал, что его упрямец-сын мог бы обойтись и без этих изысков. Воинский артикул – вот чему следовало учиться! Впрочем, без образования нынче прослывешь медведем и увальнем – государыня Елизавета предпочитает воспитанных молодых людей… И Александр Васильевич закрыл глаза на то, что его сын все больше и больше подпадает под влияние отца Иннокентия.
Пока Гриц мечтал о Греции, Потемкин-старший возобновлял старые московские связи – Гришу ожидала учеба в университете. Разве мог Александр Васильевич всерьез подумать о том, что его сын предпочел бы учиться у мудрого кентавра Хирона или, на худой конец, у Платона в его академии? Монету с надписью ΟΛΒΙΟ Гриц стал носить на шее, рядом с крестильным крестиком. Она ежеминутно напоминала мальчику о далеком греческом море и чудесных городах, возведенных на его берегах. Иногда Грицу казалось, что он слышит шум этого моря, пение сирен… Тогда мальчик вскакивал, как по тревоге, подходил к окну и, вдыхая терпкий, земляной запах чижовских лесов, мечтал о морской свежести и легкости.
