– Шарлотта, не уходи! – просит Бренда, пока я надеваю пальто. – Нам нужно все обсудить!
Она тянется ко мне, чтобы помочь раздеться, но я решительно направляюсь к входной двери. Тогда Бренда хватает меня за рукав и смотрит полными слез глазами. Я знаю, чего она хочет: чтобы я сказала что-нибудь хорошее, чтобы не убивала надежду, которая только что зажглась в ее душе. Но с моих губ срывается:
– Скажи, что ты родишь этого ребенка! – просит она.
Тут Карл наконец приходит в себя и ласковым, но твердым тоном просит мать оставить меня в покое. Он объясняет, что у меня сейчас масса забот, мне нужно во всем разобраться и это нормально, что я не хочу пока об этом говорить. Потом предлагает мне отдохнуть немного дома, успокоиться, а затем приехать к ним на ужин. Я качаю головой и повторяю, что не готова принимать решение, но Карл делает вид, будто не слышит.
– Мы не станем тебя ни к чему принуждать. Шарлотта, мы только хотим тебе помочь.
Он смотрит на мать, словно ожидая подтверждения, и Бренда кивает, вторит его словам, а напоследок говорит:
Я нащупываю у себя за спиной входную дверь и выскальзываю на лестничную площадку, так и не ответив на приглашение. С грохотом сбегаю по ступенькам, прячусь в машине, несмотря на холод, опускаю стекла на всех окнах и завожу двигатель. Я задыхаюсь. Мне нужен воздух. Я не уверена, что приеду сюда снова. У меня просто не хватит выдержки, чтобы растоптать надежду, которую я сама же посеяла в сердце Бренды. И я не могу понять, как ей удается находить положительные моменты там, где их нет.
Глава 4
Трудный выбор
На часах почти шесть, когда я решаюсь наконец позвонить в дверь квартиры Алекса. По меньшей мере двадцать минут я топталась у подъезда, размышляя, что скажу Бренде. Ей и без того плохо, она потеряла сына… Черт бы побрал этот тест на беременность, который я таскала с собой в надежде на то, что Алекс очнется!
Увидев меня на пороге, Карл вздыхает с облегчением. По всей вероятности, он боялся, что я не приду. Карл приглашает меня в дом, помогает снять пальто, говорит о том, как рад, что я не передумала. Он произносит слова быстро, беззаботным тоном. Рассказывает, что Бренда приготовила столько жаркого, что его хватит на целую армию. В квартире и вправду приятно пахнет жареным мясом, и у меня, несмотря на легкое недомогание, текут слюнки. Словно издалека я слышу собственный голос:
– Дело в том, что… я заскочила на минутку.
Карл отвечает со смехом:
– Ты останешься на ужин! Один я со всем этим не справлюсь!
Выражение лица у него самое дружелюбное, слова – тоже. Я позволяю проводить себя в кухню, где Бренда заканчивает последние приготовления. Она обращает ко мне свое улыбающееся лицо и говорит, что ей нужно еще пять минут – осталось украсить торт шоколадом. Карл наклоняется ко мне и заговорщицким тоном повторяет, что я непременно должна остаться на ужин и помочь ему съесть эту гору еды.
– Это всего лишь торт, а никакая не гора! – смеясь отмахивается от него Бренда.
Они подтрунивают друг над другом, и мне это нравится. Незаметно для себя я усаживаюсь за барную стойку напротив Бренды и начинаю рассматривать торт. Она заводит разговор о Монреале, спрашивает, смогу ли я провести для них экскурсию по городу до их отъезда. Карл кладет на стойку путеводитель и показывает мне обведенные карандашом места на карте города – Ботанический сад, китайский квартал, Старый порт. Мы болтаем о том о сем, о городе и его достопримечательностях в такой дружелюбной атмосфере, что я забываю, зачем, собственно, пришла.
Готовит Бренда прекрасно, и я делаю над собой усилие, чтобы не съесть до последней крошки все, что она кладет мне на тарелку. Время от времени я посматриваю и на торт, который благоухает на барной стойке, но что-то подсказывает мне, что дискуссия, которой я так боюсь, начнется раньше, чем я успею его попробовать. Все-таки удивительно, как меняются люди, когда наступает момент для серьезного разговора: в комнате повисает неловкое молчание, и Бренда взглядом ищет у сына поддержки. Карл тут же начинает убирать со стола, словно освобождая пространство для слов. Бренда ждет, пока он вернется на место, и только потом поворачивается ко мне. Этого времени достаточно, чтобы меня охватила нервозность. И я выдаю свою тираду, словно опасаясь, что они, со своими добрыми намерениями, не дадут мне сказать:
– Бренда, я не могу оставить ребенка. Это невозможно.
Я замолкаю, чтобы перевести дыхание. Сказала несколько слов, а ощущение такое, будто пробежала марафон. Да, торт я так и не попробую… Я встаю из-за стола, но Бренда накрывает мою руку ладонью и смотрит умоляющим взглядом:
– Пожалуйста, удели нам еще десять минут!
У меня подгибаются колени, и я сажусь на место. Жду. Слушаю. Бренда обрисовывает ситуацию – она понимает мои опасения: у меня нет семьи, смерть Алекса стала для меня тяжелым ударом. Она говорит о страхе, который я должна испытывать при мысли о том, что могу сделать ту же ошибку, что и моя мать когда-то, ведь ребенок требует больших затрат, а зарабатываю я не так уж много.
– Мы хотим тебе помочь, – подводит итог Бренда.
Слова быстро слетают с ее губ – наверное, она боится, что я уйду прежде, чем она успеет договорить. И вдруг она заводит речь совсем о другом: Алекс, конечно же, хотел бы, чтобы я оставила ребенка, потому что это – подарок Небес. Вероятно, Бренда надеется, что этот аргумент меня растрогает, но этого не происходит. Откуда мне знать, чего хотел Алекс? Мы с ним никогда не говорили о детях.
– Шарлотта, это чудо, как ты не понимаешь? Алекс продолжает жить!
Бренда смотрит на мой живот, скрытый столом, словно это может придать ее словам бо́льшую значимость, но я отворачиваюсь. Что бы она ни говорила, Алекс умер, и этот ребенок не вернет его. Карл накрывает ладонью мою руку, и мое внимание переключается на него.
– Шарваз, у нас есть деньги.
Я отвечаю самым сердитым взглядом, какой только имеется у меня в запасе, и намереваюсь встать. Карл хватает меня за руку, чтобы удержать, и спешно добавляет: они очень хотят мне помочь, и все, что от меня требуется, – это сказать, что мне нужно. Я неловким движением сбрасываю его руку и гневно ударяю по столу кулаком:
– Единственное, что мне нужно, – это Алекс!
Все мое существо сотрясается от неописуемой ярости, и, пользуясь моментом, я проговариваю все, что у меня на сердце: что Алекс не имел права меня бросать, что он обещал быть со мной, и вот я снова оказалась одна на белом свете! И категорично заявляю: я не желаю жить как моя мать! Очень трудно растить ребенка, когда тебе некому помочь. Я это знаю, я это испытала на собственной шкуре.
– Но ты не одна на белом свете! – перебивает меня Бренда. – Этот ребенок – Эванс, и теперь мы – твоя семья.
Ее голос дрожит, и по тому, как она всхлипывает, я понимаю, что мои слова ее обидели. В кухне ненадолго устанавливается тишина, потом Карл предпринимает попытку несколько смягчить мои слова. Он поясняет матери, что здесь, в Монреале, у меня никого нет и она не может знать, каково это – никогда не иметь семьи. Бренда приводит свои доводы, заверяет меня, что с удовольствием станет меня навещать и могла бы даже нанять для меня помощницу по дому. Я слушаю их и молчу, как будто это совершенно меня не касается.
