Джудитта, все еще обнимая отца со спины, опустилась на землю рядом с ним.
– Как невинный младенец мог бы убить свою мать? – хрипло спросил Исаак. – Не мог бы, даже если бы захотел. Как тебе такое только в голову пришло, дитя? А вот я… я не смог ей помочь… Хотя и думал, что научился всему от этого проклятого лейб-медика. Это я несу ответственность за ее смерть. Если кто-то и должен отвечать за то, что случилось, так это я… – Мужчина выпрямился. Наконец-то он нашел в себе силы посмотреть в глаза дочери. – Я говорил себе, что почти не бываю дома оттого, что у меня такая тяжелая жизнь. – Отец опустил ладони на щеки Джудитты и печально улыбнулся. – Я и тебе говорил такое. – Он притянул дочь к себе. – Я редко появлялся дома, потому что чувствовал себя виноватым перед тобой. Я лишил тебя матери… не смог позаботиться о тебе…
Они стояли обнявшись и молчали.
– Пап…
– Ш-ш-ш… Ничего не говори, доченька.
Исаак погрузился в море своей боли и вины, вины, о которой он впервые за все эти годы смог рассказать кому-то. Джудитта же думала о том, что ее отец оказался вовсе не таким, как она предполагала. Он был шарлатаном и мошенником. И он не винил ее в смерти матери.
Прошло какое-то время.
– Пап…
– Ш-ш-ш… Тебе ничего не надо говорить, малыш.
– Надо.
– Тогда говори.
– Меня уже комары тут доедают.
Исаак отстранился.
– Внешне ты похожа на мать, но в остальном – вылитый я, – улыбнулся он и обнял ее еще раз. – Пойдем. Ведем себя, словно две девчонки.
– Но я и есть девчонка!
– Ох, и правда! – Рассмеявшись, Исаак надвинул на лоб желтую шапочку. – Смотри, куда ступаешь, бестолочь моя.
Солнце уже село, когда отец и дочь добрались до низкого крестьянского дома. Из печной трубы валил густой дым, над входной дверью болталась выцветшая вывеска с изображением угря, похожего на морское чудовище.
Остановившись, Исаак посмотрел на Джудитту.
– Поверь, я ни за что не променял бы тебя на сына, – вдруг сказал он.
Девушка покраснела.
– О нет, только не это! – воскликнул Исаак.
Джудитта совсем уже залилась краской.
– Не знаю, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к этому, – проворчал ее отец.
Вдалеке зазвонили к вечерне.
– Пойдем. – Исаак открыл дверь.
В доме царило приятное тепло, пахло едой и хлевом. Большая комната, в которую они вошли, была перегорожена на две половины – по одну сторону деревянной решетки сидели постояльцы, по другую же виднелись две коровы и осел.
Исаак осмотрелся: низкий потолок, окон мало, да и те крошечные. В центре комнаты, на длинном, сколоченном из грубых досок столе стояла простенькая лампада из дешевого металла – только подставка, куда наливали масло, да фитиль, тлевший между двух давно потускневших ртутных зеркал. Чуть поодаль, свисая с потолочной балки, горела лампа побольше, но столь же простая, с подставкой и фитилем. Света в комнате было немного, большую часть помещения скрывали тени.
За столом сидело два постояльца. Пустым взглядом они вперились в глиняные кружки с вином, стоявшие перед ними. Когда Исаак с дочерью зашли внутрь, постояльцы медленно повернулись к двери. Похоже, их это взбодрило – настолько, что они сумели еще отхлебнуть вина, – но затем первый уставился на стену, а второй прикрыл слипающиеся глаза и поник головой.
– Здравствуйте, люди добрые, – громко произнес Исаак, чтобы привлечь к себе внимание трактирщика, где бы тот ни был.
С верхнего этажа донесся стон. Звук становился все громче, постепенно переходя в крик. Голос был детский. Через мгновение крик резко оборвался.
– Здравствуйте, люди добрые, – еще громче сказал Исаак, повернувшись к лестнице, ведущей на второй этаж.
Он услышал, как открылась, а потом вновь закрылась дверь. На ступенях лестницы появилась еще молодая, но уже измученная тяготами жизни женщина. В ее взгляде светилась тревога.
– Здравствуй, добрая женщина, – сказал Исаак. – Мы в пути и хотели бы провести здесь ночь и съесть на ужин что-нибудь горячее, если это возможно.
Трактирщица смотрела сквозь него, думая о чем-то своем.
– Это будет вам стоить полсольдо.
– Идет, – кивнул Исаак.
– Только есть у меня нечего, – добавила женщина. – Разве что хлеб и вино.
– Нам этого достаточно.
Трактирщица молча кивнула, не двигаясь с места.
Стон послышался вновь, но на этот раз ребенок не закричал.
Женщина повернулась, в отчаянии зажимая рот ладонью.
Постояв немного, она спустилась по криво выструганным ступеням, открыла шкаф в задней части комнаты и достала буханку хлеба, завернутую в грубую льняную ткань. Налив вина в кувшин, трактирщица поставила все это на стол и принесла два щербатых стакана и нож для хлеба.
– Я сегодня не готовила, – беспомощно, точно извиняясь, произнесла она. – Моя единственная дочь захворала…
– Мне очень жаль, – сказал Исаак.
– А я схожу с ума, – продолжила женщина. В ее глазах светилась боль.
– Что сказал врач?
Трактирщица удивленно посмотрела на него, а затем покачала головой.
– Сюда врачи не ходят. Мы сами рожаем детей, сами и умираем, когда приходит наш час.
И вновь сверху донесся стон.
Вздрогнув, женщина закусила губу. На ее лице явственно читалось отчаяние.
И тогда Джудитта сказала, не задумываясь:
– Мой отец – врач.
Глава 5
– Моя мать была актрисой.
Наступило утро. Меркурио спустился с платформы и обвел взглядом своих гостей.
– Вернее… она была актером. Вы же знаете, что женщинам нельзя выступать в театре?
Бенедетта и Цольфо переглянулись.
– Ну конечно, – солгала девушка.
– Ага, как же, как же, – усмехнулся Меркурио. – Так вот. Моя мама много лет переодевалась в мужское платье, чтобы выступать на сцене. И все верили, что она на самом деле мужчина. Представляете, даже в мужском облике она была настолько прекрасна, что ей постоянно доставались женские роли.
Бенедетта и Цольфо зачарованно слушали. История о том, как женщина притворяется мужчиной, чтобы сыграть на сцене женщину, сбивала их с толку. К тому же они не понимали, к чему Меркурио ведет.
Юноша схватился за край грязного штопаного полога, висевшего за платформой.
– Готовы? – спросил он и театральным жестом отдернул полог.
Бенедетта, Цольфо и Эрколь разинули рты от изумления.
