— Говорю тебе, Доя, я не хочу видеть ее здесь. — Моя мать стояла в дверном проеме, — рост пять футов два дюйма, вес девяносто фунтов, — покачиваясь с пяток на носки. Она двигалась взад-вперед, как змея под гипнозом, как будто стараясь стать повыше ростом. Я немного попятилась, ожидая, что она вот-вот зашипит на меня.
Рейвен вздохнула и приложила ладонь ко лбу.
— Меня зову Рейвен, Джин. Я дочь Дои. А это твоя дочь Кейт.
— Я знаю, кто она такая! — выкрикнула моя мать и перевела взгляд с Рейвен на меня. — Я знаю, кто ты такая!
При этих словах она наклонилась вперед, и слюна брызнула мне в лицо. Ее руки свисали по бокам, словно большие белые лапы, нелепые и ненужные. Рейвен и Гэбриэл были правы. Я оказалась совершенно не готова к этому. В глазах матери пылал огонь, которого я никогда не видела раньше. Я отступила еще на шаг назад.
— Кейт остается. Она останется здесь, в твоем доме.
— Это не мой дом.
Рейвен зашла с другой стороны.
— Джин, где Мэгпай? — Она открыла наплечную сумку и достала банку кошачьих консервов «Старкрайст» с тунцом. Лицо моей матери расслабилось, и она криво улыбнулась.
— Должно быть, где-то внутри. Под шкафом или в кровати. Мэгпай! Сюда, мисс Мэгпай! Завтрак!
Мать повернулась и вошла внутрь, продолжая звать кошку. Рейвен кивнула мне, и мы направились следом.
Я впервые увидела крошечный дом моей матери во время своего последнего визита два года назад. Она как раз наносила финальные штрихи, занималась отделкой и украшением после окончания строительства. Тогда в Нью-Хоупе было немного больше постоянных жителей, и они помогли возвести каркасные стены и крышу. Опал и ее друзья выкопали яму для уборной во дворе. Но в остальном это был проект моей матери. Четырехкомнатный домик был построен ее семидесятилетними руками, в основном из подаренных и собранных материалов. Когда она устроила мне первую экскурсию, это место показалось мне скорее произведением искусства, чем домом. Она с гордостью показывала мне встроенные полки, деревянный пол, сколоченный из досок со старой силосной башни с помощью Рейвен, плоские гранитные плиты, собранные на куче отбросов за камнерезной мастерской в Бэрре, которые теперь служили столешницами на кухне.
После многих лет жизни в типи, а потом на чердаке большого общинного амбара моя мать наконец построила собственный дом. Он был расположен примерно в трехстах футах за большим амбаром и граничил сзади с опушкой леса, опускавшегося по склону холма и уходившего в сторону фермерского хозяйства, некогда принадлежавшего семье Гризуолдов.
Оглядываясь на свой предыдущий визит в Нью-Хоуп, я понимаю, что уже тогда в поведении моей матери угадывались признаки болезни. Повсюду можно было найти мелкие подсказки, но ничего такого, что включило бы сигнал тревоги и пробудило к жизни грозные, весомые слова: слабоумие, болезнь Альцгеймера. Она казалась немного более рассеянной, более невнимательной. Она повторялась и забывала, о чем я ей говорила. Она то уходила в себя, то раздражалась по мелочам. Тогда я думала, что постройка дома отняла у нее слишком много сил. В конце концов, ей было семьдесят лет.
Во время визита двухлетней давности я узнала, что она разбила свой автомобиль и решила не покупать новый. Когда я спросила, что случилось, она сказала, что поехала покататься и уснула за рулем. Автомобиль съехал с дороги в кювет. К счастью, она отделалась синяками. Это случилось возле Ланкастера в штате Нью-Гэмпшир.
— Но что ты делала в Ланкастере ночью? — спросила я. Она лишь пожала плечами. Позднее Рейвен рассказала мне, что иногда мать не могла найти обратную дорогу и оказывалась все дальше и дальше от дома. Обычно у нее заканчивался бензин, и она звонила Гэбриэлу или Рейвен, прося о помощи. Она прикрепила телефонные номера жителей Нью-Хоупа к солнцезащитному козырьку своего «Понтиака». Одно это должно было навести на тревожные мысли, но все как-то обошлось, хотя было известно, что мать годами помнила эти номера без всяких бумажек. Физически она была достаточно сильной и здоровой, чтобы построить дом. Но ее разум блуждал, и, должно быть, она чувствовала, как память покидает ее, одно воспоминание за другим, и, возможно, все началось с этих телефонных номеров.
Когда я вслед за Рейвен вошла в гостиную, то увидела, что изнутри дом выглядел так же, как я помнила: тот же диван, заваленный подушками, деревянное кресло-качалка и лоскутный коврик. Слева от двери стояла скамья, на которую садились, чтобы снять обувь, а вдоль стены тянулся ряд крючков для верхней одежды. Там висел непромокаемый плащ, пуховик и ярко-оранжевый жилет для лесных прогулок в охотничий сезон. Никаких сомнений: я вернулась в Вермонт.
Пройдя вперед и повернув на кухню, я увидела белую эмалированную дровяную плиту и круглый деревянный стол, который стоял еще в типи моей матери. Дверь ее спальни в дальнем конце дома была заперта. Соседняя дверь, ведущая в ее художественную студию, была приоткрыта, и я мельком увидела цветные холсты, раскладную кровать и комод с зеркалом, придвинутые к задней стене. В доме пахло древесным дымом, масляными красками и лавандовым лосьоном, которым пользовалась моя мать. Знакомые запахи, и я невольно находила в них утешение.
Новостью для меня были записки, развешанные повсюду, — белые бумажки с напоминаниями, написанные яркими фломастерами. На обратной стороне входной двери: «Твоя дочь Кейт будет здесь сегодня во второй половине дня». Под ней была прикреплена моя моментальная фотография, сделанная во время предыдущего визита. На снимке я смотрела прямо вперед с угрюмым видом: настоящий кандидат на доску объявлений «Разыскивается живым или мертвым». Я даже могла представить подпись: «Виновна в том, что бросила мать. Предлагается награда».
Несколько надписей, сделанных красным фломастером, были прикреплены к плите: «СТОЙ! НЕ ЗАЖИГАТЬ!» На всех шкафчиках виднелись надписи с описанием их содержимого: тарелки, стаканы, крупа. Рядом с телефоном на стене висел список имен и номеров. Еще там была записка: «НЕ НАБИРАТЬ 911 БЕЗ КРАЙНЕЙ НЕОБХОДИМОСТИ!» (Впоследствии я узнала от Рейвен, что моя мать звонила по номеру 911 несколько раз в день и спрашивала, в каком доме она находится, или же хотела узнать, где достать йогурт.)
Два года назад Мэгпай была котенком, которого подарили матери Рейвен и Опал. Сейчас кошка неторопливо вышла из студии и обвилась вокруг ноги моей матери, выписывая маленькие восьмерки, одно колечко за другим, — изящное черно-белое существо. Мать взяла кошку на руки, приласкала ее и отнесла к газовому холодильнику «Сервель».
— Что у нас на ланч?
— Ты уже позавтракала, Джин, — сказала Рейвен.
— Что я ела?
— Тосты с жареным сыром.
— А что на ужин?
— Ты только что поужинала. Гэбриэл принес тебе тушеное мясо с овощами.
— Я хочу есть, — жалобным детским голосом пропищала мать. Она бесцеремонно сбросила кошку на пол. — Так что у нас на ланч?
Рейвен проигнорировала этот вопрос. Она открыла банку консервов и вывалила содержимое в миску Мэгпай на кухонной стойке. Кошка с урчанием пританцовывала у ее ног. Тут мать быстро наклонилась и ткнулась лицом в кошачью миску. Она вцепилась в тунца и откусила хороший кусок, прежде чем Рейвен оттащила ее.
