Скоро Ольга встретила могущественного покровителя, холостого, богатого, избалованного судьбой, тучного сорокасемилетнего торгпреда, уже несколько лет работавшего в Индии. Их встреча состоялась на борту самолета. Солидный пассажир первого класса был очарован заботой и вниманием черноглазой девушки, от которой ощутимо веяло теплом и чувственностью. Вот уже два года они вместе проводили отпуска, меняя экзотические острова и купаясь в роскоши. Ольга упивалась фимиамом успеха, принимая восторженное поклонение своего спутника и нежась в широченных постелях перворазрядных номеров с гобеленами, изображавшими героев древности. Ольга ежемесячно летала в командировку в Дели, приезжала к нему на виллу, готовя знаменитые борщи под аккомпанемент фортепьянных клавиш. Торгпред прекрасно владел инструментом. Поговаривали, что Ольга вышла за него замуж, но на сто процентов этого никто не знал. И Роман лелеял надежду, что наступит день, когда она опомнится и вернется, моля о прощении. Ему приходили на ум слова пророка: «Много скорбей у праведного». И то, как радостны бывают эти скорби ради любимой женщины, Роман ощутил на себе.
— Ромка, выбрось ты ее из головы, — говорил ему близкий друг. — Найди себе скромную женщину, с которой тебе будет гораздо спокойнее.
— Как ты не понимаешь, что эти тихие и скромные напоминают мне сереньких птиц в клетке, а Оля — жар-птица, она свободна и независима. И она очень честная.
— Да, все правильно, мудрость — это не морщины, а извилины. Не хочешь прислушаться к моим советам, жди у моря погоды.
И Роман ждал. А погоды все не было. Вся жизнь Романа теперь заключалась в работе — путь в аэропорт, взлет, посадка, снова путь уже из аэропорта, несколько глотков виски, сон и снова работа. Он перестал заниматься домом, который они вместе с Ольгой мечтали построить. Ему одному этот дом был ни к чему, без нее этот дом — острог, и не имелось никакого смысла продолжать строительство. Роман сразу сдал, пополнел, снова стал вырисовываться живот, он заметно постарел, поседели его когда-то бывшие темными волнистые волосы. Все реже и реже Роман посещал спортивный зал, а затем и вовсе забросил это занятие. Стали развиваться комплексы. Существует ошибочное мнение, что мужчины не страдают и не переживают разлуки, как это обычно случается у женщин. Роман страдал. Хотя и сознавал, что в страдании есть что-то ущербное. Он уже не садился за холст, чтобы запечатлеть на нем восхитительные краски природы. Это увлечение требовало вдохновения, а с исчезновением Оли и оно окончательно пропало, женщины перестали волновать его воображение.
Лишь однажды, будучи в командировке и сидя в компании после долгого перелета, он обратил внимание на одну из своих коллег. Ее звали Лиля. Она была так же нежна и прекрасна, как и ее имя. Полная противоположность Ольге. У той и имя строгое, и характер неуживчивый, и гонора много.
Ослепительно молодая, молочно-белой кожей и светлыми натуральными волосами напоминавшая Снегурочку, Лиля поразила его природной грацией и изяществом форм. Казалось, она не ходила по земле, а летала, такой легкостью отличалась ее походка. Заметив на себе ее пристальный взгляд, Роман вдруг почувствовал, как в нем просыпается былая удаль. С женщинами он порою бывал робок, но не труслив, особенно если учесть, что когда-то ему покорилась такая недоступная вершина, как Оля.
Глаза его призывно засветились, речь стала изобиловать остроумными репликами, внутри появились дрожь и волнение, придававшие его облику дополнительный шарм. И он пошел в атаку. Лиля казалась неприступной, что еще больше зажигало в нем огонь желания. Сергей, оказавшийся рядом в тот момент, шепнул:
— Твердый орешек нередко оказывается пустым.
— Отстань, не твое дело, — огрызнулся Роман.
— Ну-ну, — привычно хмыкнул Сергей, — дело твое.
Роман растратил все свои суточные и те деньги, которые взял из дома для покупок. Все эти покупки теперь совершались только для нее. И она сдалась. Желанная близость довела его до изнеможения. Он никак не мог насытиться молодым, налитым соком телом Лили и терзал его, впившись в это тело, словно зверь в добычу.
— Какой же ты сильный! — восхищалась Лиля. — У меня с мужем никогда так не было.
Романа неприятно поразила новость, что она оказалась замужем. Но еще больше ему не понравилась ее бестактность, в постели с мужчиной не говорят о другой постели.
В Шереметьево Лилю встречал муж, приятной наружности, спортивно сложенный, с гладко зализанной прической. Он вручил ей букет роскошных лилий, слегка коснувшись ее полных губ.
Романа всего передернуло не столько от ревности, сколько от фальши происходящего. И тут же он с гордостью поднял голову. Роман много раз торжествовал над телом этой шикарной женщины, обладал ею, как хотел и сколько хотел, та признала его мужскую силу.
Внезапно его охватила тоска по Ольге. Она всецело принадлежала ему, в ее верности во время их романтических отношений Роман не сомневался, и от этого жизнь еще больше казалась ему заманчивой и привлекательной. Они могли говорить на любую тему, не касаясь прежней личной жизни каждого. И никогда ироничная Ольга не позволяла себе подобной бестактности, на которую оказалась способна нежная Лиля.
Впрочем, эта любовная история не имела продолжения. В следующей командировке, в которую Романа и Лилю вместе запланировали по их просьбе, им не суждено было испить восторги постельных утех. В первой же вечер Лиля не осталась равнодушной к настойчивым ухаживаниям командира корабля. Вот тут-то в Романе и разыгрался его комплекс, знакомый многим стюардам, пролетавшим много лет и, по их собственному убеждению, не умевшим зарабатывать деньги нигде, кроме как в «Аэрофлоте». Какое же унижение испытал Роман, когда, взяв четыре подноса с пищей, принес их в кабину экипажа и услышал, как словоохотливый штурман подшучивал над командиром, намекая на его интимную связь с красавицей-стюардессой. Уязвленное самолюбие человека без погон, как червь, подтачивало воспаленный мозг Романа. «Как же больно сознавать, что ты просто официант и вынужден подавать подносы в свои-то годы, — подумал он, словно глядя на себя со стороны. — Вот и девчонки показывают свое отношение к тебе, переметнувшись к более достойным внимания мужчинам, мужчинам, имеющим настоящую профессию». Впрочем, сами эти мужчины никогда своего неуважения к ним, бортпроводникам, не проявляли, всегда дружелюбно обменивались рукопожатием, приглашали посидеть в компании, да и на девчонок особенно не заглядывались, слишком уставали в конце полета.
Внезапно у Романа перехватило горло от ощущения своей ничтожности, незначительности, неприкаянности. Уже не молод, а семьи все нет. Еще не стар, а желания остыли. Еще силен, а руки опустились. Еще живой, а чувствовал себя трупом. Один сатирик сказал, что трусливый заяц смешон, храбрый заяц еще смешнее. Достоинство сохраняет только заяц, запеченный в сметане. Вот таким зайцем и ощущал себя в такие минуты Роман.
Он снял со лба уже ставшее теплым полотенце и посмотрел на часы. Времени оставалось в обрез. Пора вставать, мыться, бриться, облачаться в форму и заводить машину, чтобы доехать до аэропорта.
