Но независимо от того, была она красивой или нет, высокой или низкой, я не могу представить себе эту женщину. Обычно, когда история не предоставляет точных данных или стирается вообще, я стараюсь заполнять пробелы. Здесь же я не могу ничего придумать, хотя историки оставляют мне обширное поле для воображения. Клеопатра. Я ее не вижу, ее лицо и силуэт исчезают под слоями образов из более поздних культур. То ли дело Цезарь и Антоний, которые оставили след: слишком много художников, слишком много писателей… Это даже не женщина, это – миф. Как Дон Жуан или Кармен. Вечная современница. Ее красота соответствует вкусу времени: в Средневековье она носит характерный для той эпохи женский головной убор, в пору Великого века – фонтанж[24], а в фильме Манкевича[25] у нее гофрированные волосы, глаза, как у лани, и короткая нейлоновая ночная рубашка. Мало того, в наши дни ее, бывает, представляют с прической, как у панка, с взъерошенными ультракороткими прядями. «И где они выуживают подобные идеи, эти кинематографисты?» – возмущаются пуристы.
Где? В книгах. Большая часть истории только относительно правдива, и сценаристы спустя века «понемногу пишут историю». Они вдруг делают открытие, что высокопоставленные египтяне носили парики, и, чтобы легче было надевать накладные волосы, мужчины брили голову, а женщины коротко стриглись. Прекрасно, говорит себе продюсер, сейчас мы напишем историю на современный лад: когда египтянка снимет свой парик, на ее голове окажется ежик… Но не тут-то было, ведь Клеопатра не египтянка, а македонка; именно благодаря греческим завоевателям, которые господствовали в Египте на протяжении трех столетий, она там правит. Разумеется, греки, эти колонисты без столицы, называли себя египтянами, и, конечно же, их цари стали следовать некоторым местным обычаям, таким, например, как брак между братом и сестрой. Но в остальном они жили по-гречески, думали по-гречески, одевались по-гречески, причесывались по-гречески и, вынужденные вступать в кровосмесительные связи, мстили за эти браки, презирая местных жителей, считая их «безумцами, которые хорошо обрабатывают землю и бальзамируют котов».
Клеопатра, без сомнения, носила парик с длинными темными волосами, как у Исиды, изображение которой можно увидеть на стенах гробниц. Но делала она это периодически: на официальных церемониях, например, когда стремилась выглядеть как фараоны. Все остальное время у нее была простая прическа жителей Танагра: длинные волнистые волосы, вокруг лба уложенные локонами, а на затылке собранные в хвост.
Да, я хорошо изучила все эти детали. Тем не менее я не могу вообразить лицо египетской царицы и ничего не вижу в ее глазах – но другие столько в них увидели! Друзья хотят узнать, кого я представляю в роли Клеопатры, какой тип актрисы… Они настаивают:
– Скажи нам хотя бы, Клеопатра была блондинкой или брюнеткой?
Я их уверяю, что она была блондинкой фламандского типа. Я едва ли преувеличиваю: вплоть до XIX века ее представляли светловолосой, как Пресвятая Дева. В эпоху романтизма она вдруг потемнела: смуглая кожа, благоухающая шевелюра – этакая восточная сладострастница, царица гарема, султанша, еврейка, вьетнамская женщина, таитянка… Разумеется, ее портрет еще может измениться, ведь будущее хранит много сюрпризов о прошлом.
Впрочем, почему у моей героини должны быть волосы, как у матери? Она жила в разлуке с ней с такого юного возраста, что наверняка даже не помнила черт ее лица и знала, вероятно, только то, что ее мать была очень красивой. Так говорили римляне. А что кроме этого ей было известно о Царице? Очень мало. В конце концов, не так уж часто им приходилось встречаться! Если не считать путешествия в Сирию…
Море. Иногда на горизонте появлялась невероятно глубокая синева, отливающая темно-фиолетовым. Но чаще всего те зимние дни были раскрашены в бледные и скупые цвета: грязные волны бежевого оттенка, пустое небо, заштрихованное серым дождем, белеющие вдалеке берега, которые из-за дождя становились бесформенными, словно полустертыми, с исчезающими в дымке очертаниями. А по вечерам – ни единой звезды. При хорошей погоде и попутном ветре торговый корабль проплывал без остановки от Александрии до Антиохии за пять дней; но в середине декабря тяжелое царское судно вынуждало всю военную флотилию медленно тащиться по морю.
Из-за туманной погоды корабли все чаще стали делать промежуточные заходы в порт и даже не осмеливались отплывать далеко от берега. Причиной длительной остановки в Тире стало состояние маленькой принцессы. Ребенок был очень болен. Она перестала есть и разговаривать, целыми днями дремля на коленях фиванки Таус и в лихорадке скользя маленькой рукой по полной груди женщины, словно хотела сжать ее или пососать. Но стоило девочке прижаться к ней лицом, как она вдыхала запах и отворачивалась: это была не ее кормилица, не то тело, прикосновение к которому всегда ее успокаивало, хозяйкой которого она себя считала, которое любила гладить и сжимать и от одного касания к которому всегда испытывала облегчение.
В самом деле, Сиприс было решено не брать на борт. В Александрии все знали, что киприотка Сиприс приносила в море одни несчастья: она уже перенесла два кораблекрушения и если благодаря милосердной Исиде и отличному умению плавать все-таки спаслась, то этого нельзя было сказать о ее спутниках… Подданные Клеопатры умоляли ее не позволять кормилице подниматься на борт корабля, следующего в Антиохию.
– В море, – говорили они, – она пахнет так, как тухлая рыба на базаре в жаркий день! Она притягивает монстров!
Хотя Царица и не отличалась суеверностью, попадать в немилость к богам ей не хотелось: у нее и так накопилось достаточно много дипломатических проблем с римлянами, и неприятности с Посейдоном ей были ни к чему. Поэтому она решила, что во время путешествия близнецами займется Таус. К тому же дети стали уже достаточно взрослыми и больше нуждались в другой прислуге – массажистах, сказочниках и Пиррандросе, старом афинском воспитателе, сгорбленном под тяжестью двадцати четырех томов с двенадцатью подвигами Геракла.
Итак, в Тире высадилась вся команда и пассажиры, попросив приюта в портовых домах – чего, несмотря на болезнь принцессы, Царица не осмелилась сделать ни в городе Яффа, ни в Доре: Ирод, новый царь Иудеи, не относился к числу ее друзей. Она считала его узурпатором и убийцей и не понимала, почему Антоний помог ему завладеть этой благодатной землей, на которую она сама имела виды. Ирод был осведомлен о ее недружелюбном отношении и, узнав о том, что она направляется к Антонию, мог бы преждевременно завершить ее путешествие. Для этого ему достаточно было дать задание одному из своих террористов-патриотов, которые с удовольствием пускали в ход кинжалы… Поэтому, когда флотилия миновала город Газа, Царица дала соответствующие указания всем, кто находился на борту, и приказала капитанам поднимать якоря с первыми лучами солнца.
