Тихо.
Большая, круговая тишина стоит.
И тогда очень хорошо понимаешь, что и тебе тоже нельзя быть громким. Двигайся беззвучно, помалкивай, затаись – иначе будешь тут чужим и ничего не поймёшь, что́ происходит.
Я опустил на воду леску, сел половчее, замер.
Клёва не было. Перяной поплавок, будто завязнув, лежал на чёрной, как дёготь, воде. Казалось, он и не сможет дрогнуть.
Никогда не всколыхнётся тяжёлая волна, не закачаются огромные, как блюдца, белые кувшинки.
Несчитаные, забытые проходили минуты.
Небо светлело; теплотой наливался воздух.
Тишина продолжалась.
И тут вдруг, как кулаком по уху, из-за излучины реки донесло: «Бу-ульк!»
Грубо, с плеском.
Если бы ударило один раз, я бы подумал, что это попросту сорвалась с крутого берега глыба земли и плюхнулась в воду. Но спустя немного звук опять повторился.
И вот потому, что и во мне была эта утренняя тишина, и я хорошо понимал её, я почуял – звук чужой, недобрый.
Он упал в тишину, как в омут, и от него пошли круги маленьких звуков: бормотнули речные струи, птица вскрикнула, зашелестели ветки.
Я приподнялся, ждал.
И опять плюхнуло: «Бу-ульк!»
Надо было посмотреть. По краю обрыва я пробрался за излучину.
Река была пустынной. Ни на берегах, ни на узенькой протоке внизу никого не видать.
Помог мне звук. Булькнуло совсем рядом. И тогда я разглядел.
Эта протока, что текла внизу, приспособлена у нас под рыбный садок. Весной колхоз купил мальков и, чтоб не строить питомник, пустил в протоку.
Сейчас на середине её в воде лежал грязный коричневый пень. Лежал недвижимо.
Потом пень наклонился, у него вымахнулись крылья, а голова метнулась в воду. Он нырнул: «Бу-ульк!»
Филин, птица-пугало, ловил в протоке рыбёшек… Когда он распрямился, из его кривого клюва торчал рыбий хвост. Было видно, как филин, горбясь, давится – жадно глотает добычу. Мокрая растрёпанная голова его толчками ходила взад-вперёд, словно заталкивала рыбу в глотку.
Вот ведь жадюга! Ночной разбойник, он с рассветом всегда прячется с глаз долой. А тут увидел рыбный садок и жадность одолела – уже рассвело, и он оторваться не может, набивает зоб.
Не услышал утренней тишины и выдал себя.
Вот где хитрость-то
Стараемся вдвоём с приятелем Санькой – собираем орехи. Одному собирать неловко: орешник высокий, не допрыгнешь. А тут я хватаюсь за ветку, нагибаю её к земле, а Санька обрывает орехи. Сразу двумя руками действует.
Я говорю:
– Ты прямо как белка!
– Нет, – говорит, – белки хитрее работают.
И впрямь: попадаются нам кусты, где ни одного полного орешка нету. Все пустые.
Белки обобрали куст. Хорошие орехи унесли, а пустышки нам оставили.
Пустой орех от полного – который с вкусным ядрышком – никак не отличишь. Висит на ветке такой же коричневый, такой же лоснистый, в таком же кружевном воротничке.
И только когда сорвёшь, то почувствуешь, что он подозрительно лёгонький.
Раскусишь – а внутри ядрышка нет, одна труха…
Да, Санька, пожалуй, правду говорит про белок.
Он хитрый, Санька, удивительно хитрый. Но всё равно обманывается, рвёт сейчас пустые орехи. Сердится, когда раскусит.
А белки, что побывали на этом кусте, не обманывались. Они спокойненько отличали пустой орешек от полного. Не рвали, не взвешивали, не перекусывали. Будто видели сквозь скорлупу…
Насквозь видели.
Вот где хитрость-то!
Берёзовые серёжки
Кто видел цветущую берёзу?
Вот странное дело: сколько раз я проходил мимо – и не замечал, как берёза цветёт…
Бывает это после майских праздников. Листья на берёзе ещё маленькие, словно бы мокрые. А на концах веток появляются коричнево-золотые серёжки.
Вся берёза в серёжках. Вся золотится, как будто в солнечном дожде!
В середине лета серёжек почти не видать. Листья погрубели, потемнели. Спрятались за ними серёжки. Незаметно зреют в них семена.
И вот глядите! Летят с берёз крошечные самолётики, будто вырезанные из серой бумаги. Много-много кружит над землёй самолётиков.
Люди думают, что это и есть семена.
Но их не стоит собирать, не стоит сеять. Ничего из них не вырастет. Это не семена, это пустые чешуйки сыплются…
Семена у берёзы другие. Они ещё мельче. И похожи на бабочек: еле видимое жёлтое семечко, а по бокам два круглых прозрачных крыла.
Бабочки легче самолётиков.
Дунет ветер, качнёт берёзу. Метелью закружатся бабочки с прозрачными крыльями.
Смотрите, смотрите! Пляшет, вьётся, летит берёзовый лес над деревней!
Кто копает грядки
На лесной поляне – кучки рыхлой земли. Будто маленькие грядки.
Можно вообразить, что сюда приходят лилипуты. И когда нет людей, они копают свои маленькие грядки. И сажают на них свои крошечные деревья.
Потому что на каждой такой кучке растёт берёзка ростом со спичку. Или сосенка с тремя зелёными иголочками, похожими на паутинки.
Но я теперь знаю, кто здесь копает землю. Сам видел.
Иду через поляну, вдруг впереди трава зашевелилась. Я замер. А там земля стала вспучиваться, подыматься холмиком.
Показались две широкие лапки с когтями, мокрый нос…
Ну конечно, это крот.
Рыл под землёй свою нору, выглянул на белый свет. Опять в глубину нырнул.
А на поляне осталась свежая кучка земли. Как маленькая грядка.
Летят с деревьев семена, упадут на вспаханную землю. И вырастет здесь берёзка или сосенка.
