Шли пешком по Сретенке, идти было совсем недалеко.
– А как ты платья свои придумываешь? – спросил Петя и застеснялся, поняв, что мысль его сразу увела куда-то не туда.
– Я просто сижу и вдруг его вижу. Запоминаю, иногда рисую. Мне даже во сне один раз оно приснилось, так я его запомнила.
– Счастливая.
– Я? – Катя на него удивленно посмотрела.
– Ну да. Так легко все получается.
– Если бы все.
Катя держала Петю под руку, от нее шло тепло, и ему вдруг стало очень спокойно. Она будет моей, вдруг подумал он. И даже головой замотал.
– Ты чего? – засмеялась она.
– Пытаюсь тебя разгадать.
– Ничего у тебя не получится.
Встали у светофора, на Садовом долго горел красный.
– Представляю, что ты там про меня думаешь, – сказала она. – Что бы у тебя там в голове ни было, все равно все не так.
– А ты с Антоном… встречаешься?
– Конечно нет. Я с Верой встречаюсь, – улыбнулась она. – Она человек в моей жизни важный.
– Подруги?
– Да никакие мы не подруги. Сильная она. И помогает мне. Вот с комнатой этой… Знаешь, кто у нее отец?
– Нет.
– На самом верху. Может, скоро его портрет на демонстрации понесешь.
Некоторое время шли молча.
– Знаешь, – сказал вдруг Петя, – а я иногда считываю судьбы людей. Как-то раз сидел вечером на лавочке, а мимо меня люди шли. Просто сидел. Солнце почти зашло. Ласточки летают. Я на кого-то вдруг посмотрел и все про него понял – что у него было, что будет. За секунду, и не словами, а так, будто знание вошло. Сидел и смотрел – и про каждого понимал. Потом вдруг раз – и выключилось. Теперь бывает такое, но редко. Чаще, когда я смотрю на прохожих или на людей в метро, я в них детей вижу.
– Детей?
– Ну да. Знаешь, когда у меня самые плохие дни? Когда я вдруг начинаю некрасивых людей встречать. Иду, и на каждом шагу – бац – все некрасивые. Я тогда просто останавливаюсь.
– И что?
– Прихожу в себя.
– Помогает?
– Да.
У подъезда Катя внимательно на него посмотрела:
– Позвони мне.
Глава 4
Петя встретился с Мухиным на Неглинке, у музыкального магазина, где после пяти работала стихийная биржа. Музыкантов нанимали на вечернюю работу, в основном для танцев, тут формировались «бригады» и разъезжались по точкам.
У московских музыкантов было два пути: в Мосэстраду или в МОМА. Первые обслуживали концерты, в основном сборные, аккомпанируя певцам и певицам разной степени известности, иногда выходя на сцену по пять раз в день и бесконечно перемещаясь с площадки на площадку. Вторые играли только в ресторанах, ставки были мизерные, зато существовал «парнос» – песни на заказ. Еще была элита – оркестры радио и телевидения, но там окопались небожители и никого не подпускали.
На биржу попадали неприкаянные или такие, как Мухин: у кого был свободный для работы вечер.
Мухин третий год играл с Капитолиной Лазаренко, та была настоящая прима – высокая, красивая, с голосом в три октавы. Про нее упорно ходили слухи, что она любовница Хрущева, но Мухин сразу объяснил Пете, что все это полная ерунда. Жила она с Выставкиным, аккордеонистом-виртуозом, руководителем ее квартета. Работа у Капы была непыльная, с одиннадцати до трех репетиция, потом обедали в пельменной на Кропоткинской, брали бутылочку. Вечером концерт или свои дела.
* * *
На бирже появились очередные «покупатели», и сразу произошло оживление. Мухин рассказал, как тут все работало: профсоюз собирал деньги и посылал сюда гонца – «набрать оркестрик». Тот выбирал главного музыканта, а он уж подыскивал остальных. Платили неплохо, по пятьдесят рублей за вечер. Это при том, что Пете после института в месяц положили сто тридцать.
– Мухин, да ты богач, наверное.
– Я тут уж лет десять, как на особом положении. Спрос на меня.
– Играешь хорошо?
Мухин улыбнулся:
– И это тоже. У меня американская техника, с большим пальцем играю. Но не в этом дело.
– А в чем тогда?
– Ты знаешь, что перед тобой первый электрогитарист в СССР?
– Ты?
– Так получилось.
– Расскажи.
– Да чего рассказывать… Дома был приемник ламповый, ловил «Голос Америки», очень нравились передачи Уиллиса Коновера. Однажды услышал электрогитару, и все. Накрыло. Играл Лес Пол, причем играл сам с собой.
– Это как?
– Ну он сначала записывал одну гитару, потом другую, и так сколько хочешь. Играл почти за весь оркестр. Я тоже так научился. Стал свои вещи записывать – дома, на магнитофон. Сейчас много на радио работаю, в прошлом году своей редакторше, Ане Качаловой, говорю – хочешь один, без всяких нот, запишу все что угодно. Она мне – такого не может быть. А я – давай попробуем. Сыграл свою вещь, «Первые шаги», на четырех гитарах, потом «Клен ты мой опавший» на шести. Она обалдела, не знала, что так можно. Да я и сам обалдел. А писал-то на два мономагнитофона, запишу на один и играю вместе с ним, записываю уже на второй. Потом уже со вторым пишу на первый, ну и так далее. Метод «пинг-понг», американский. Вообще-то я сам до него додумался. Потом Качалова мои «Первые шаги» взяла заставкой к «Доброму утру».
– Так это ты играешь?
– Ну и что? Жизнь моя не изменилась, но просыпаться приятно.
– Теперь понятно, почему тут на тебя спрос.
– Да нет, ты слушай дальше. Заболел я, значит, электрогитарой, а сам играю пока на простой семиструнке, старинной, цыганской, мне ее тетка в детстве подарила. Туберкулез у нее был, пришел ее навестить, а она сидит, играет на гитаре, говорит: «Давай я тебя немножко научу». А потом умерла через месяц. Дальше уже сам все осваивал, на слух. Ну так вот, принес я гитару в школу, на перемене открыли радиорубку, поставили микрофон, и я на всю школу концерт дал. Два радиста в рубке, они помладше меня на два класса учились, потом не отходили от меня несколько дней, а я им говорю: сможете из нее электрогитару сделать? А они головастые такие, у одного отец профессор-гидравлик какой-то знаменитый, у другого физик, ну ты их сам знаешь – Эдик с Антоном.
–??
– Ну так вот, они мне важно так говорят – задумка реальна, только нужны магнитно-индукционные катушки. Я сломал четыре телефонные трубки, специально в Марьину Рощу ездил, чтобы у своего дома автоматы не портить. Все что нужно им принес, они это поставили под деку, где кобылка, под каждую струну, всего семь штук катушек, вывели провода на обечайку и взяли вилку от утюга. Теперь нужен был усилитель. Я им принес патефон на 4 лампах, там стоял хороший динамик. Замазал гитару черной краской, чтоб была ни на что не похожа. Сначала она, конечно, звучала как медный таз, а потом они поковырялись, добавили еще конденсаторов, и через месяц звук пошел. Поставили у Антона все это в квартире, динамик на подоконник, и я стал играть, что умел, а народ внизу танцевал. А потом был Воронок.
