Атосса была старшей дочерью великого Кира. Дарий был её третьим мужем. Первым её супругом был Камбиз, жестокий и беспощадный завоеватель, продолживший дело своего отца, но свирепостью нрава заслуживший ненависть как завоёванных народов, так и подданных. Камбиз отправился в Египет, который залил кровью, жестоко подавляя вспыхнувший мятеж, когда против него в Персии вспыхнуло восстание. У него был брат Смердис, любимец народа и аристократии. Несмотря на то, что брат всегда проявлял к нему почтительность, Камбиз ненавидел и боялся его. И не безосновательно. Всё государство с надеждой смотрело на прекрасного царевича, мечтая избавиться от ненавистного правителя. Перед отъездом в Египет Камбиз вопросил жрецов и получил ответ, не на шутку его встревоживший, будто бы его власти ничто не угрожает, кроме интриг со стороны Смердиса. С этого момента часы жизни несчастного юноши были сочтены. В тот же день Камбиз распорядился тайно заколоть его, что и было тотчас исполнено. Во время похода в Египет Камбиз вдруг узнает, что будто его брат Смердис жив и встал во главе мятежа. Теряясь в догадках, он не знал что и подумать. Он решил, что Смердис каким-то образом избежал смерти.
На самом деле во главе заговора стоял самозванец-маг по имени Гаумата, сумевший убедить всех придворных и народ, что он и есть Смердис. Восстание разрасталось, народ охотно переходил на его сторону; хитрый маг старался привлечь его к себе временным облегчением налогов. Царь, не медля, устремился в Персию. Но по дороге, находясь в Сирии, он внезапно погиб. Смерть его была трагична и загадочна. По одной версии, царь в отчаянье лишил себя жизни, оказавшись отвергнутым своими подданными. Рассказывают также, что меч Камбиза послужил причиной его смерти: будто бы золотая обшивка ножен оказалась слишком тонкой и лопнула — обнажившийся конец меча смертельно ранил царя.
Гаумата захватил престол, и к нему по наследству от прежнего царя перешло всё его имущество вместе с жёнами и наложницами. Так Атосса стала супругой злокозненного мага. Вскоре, впрочем, обман разоблачился. Лжесмердис, опасаясь разоблачения, подозрительно относился к знатным родам. Наиболее влиятельных и уважаемых персов он подверг опале. Раздражённая его высокомерием знать в лице семи родов, предводителем которых стал троюродный брат Камбиза, Дарий, составила против него заговор. К этому времени никто из придворных уже не сомневался, что власть захватил Лжесмердис. В конце концов, он был убит в Мидии, недалеко от Экбатан. Царём стал Дарий, которому перешли все жёны во главе с Атоссой.
Она продолжала пристально смотреть на спартанца своими продолговатыми, миндалевидными глазами. Полумесяцы бровей сходились у неё к переносице, что считается знаком благородного происхождения у народов Востока и придаёт лицу высокомерный жестокий вид. Маленький изящный нос и рот с чувственными губами, упругие щёки — были безукоризненно прекрасны. Знатные восточные женщины и особенно жёны царя почти всё время в гареме проводят в заботах о своём теле. Царица выглядела молодой и полной сил, никто бы не сказал, что этой изумительной женщине уже далеко за сорок. Демарата несколько смутил долгий, пристальный взгляд Атоссы, он вежливо поклонился, не зная, как надо вести себя в присутствии царицы. Ему почему-то никто не объяснил. Наверно, специального этикета не было разработано, потому что, как правило, жёнам царя не дозволялось принимать гостей.
— Приветствую тебя, прекрасная царица, и надеюсь завоевать твоё расположение, — наконец прервал он затянувшееся молчание. Он не знал, насколько это любезно начинать разговор первым, но ему надоела эта пауза. Ему хотелось поскорее завершить визит и отправиться к себе.
— Ты один из немногих эллинов, которых мне довелось видеть так близко, чужеземец.
Демарат резко выделялся среди тех, кого ей приходилось знать до сих пор — пухлых ленивых евнухов, изнеженных расслабленных придворных с рыхлыми руками и белыми лицами. Персидская знать, уподобляясь женщинам, берегла своё тело от лучей солнца. Слуги с зонтиками для защиты от знойного азиатского солнца повсюду следовали за своими хозяевами. Белая кожа, лишённая загара, была знаком высшего сословия. Именно это отличало их от людей из простонародья, весь день вынужденных трудиться под палящими лучами и поэтому почерневших и высушенных.
Царица с изумлением глядела на стройного, изящного спартанца. Лицо его, мужественное, с твёрдым подбородком, было покрыто золотисто-бронзовым загаром, какой обычно свойствен белой от природы коже, красиво сочетавшимся с чёрными волосами — того оттенка, обладателей которого греческие поэты назвали фиалкокудрые. Собранные в складки и отогнутые назад широкие рукава позволяли увидеть руки молодого человека — крепкие, с красиво очерченными мускулами.
— Мой супруг и повелитель к тебе чрезвычайно расположен. Он рассказывал мне о тебе. Я тоже хочу послушать твои восхитительные рассказы.
Лёгким движением руки она указала ему на кресло из чёрного дерева, покрытое шкурой леопарда, давая понять, что он может сесть. Слуги принесли золотые подносы с фруктами и кубки с освежающими напитками.
Демарату пришлось опять повторить своё грустное повествование. Царица благосклонно внимала, не перебивая, лишь иногда отпуская короткие замечания. Она была невозмутимо спокойна. Две чёрные рабыни-эфиопки обвевали её опахалами, распространяя по комнате запах терпких восточных ароматов, исходящих от Атоссы. Когда он закончил свой рассказ, она произнесла:
— Я знаю, что мой супруг готовит большой поход против эллинов, но моё сердце говорит мне, что этого не следует делать. Вы находитесь под надёжной защитой своих богов. Всем установлены свои пределы — всякой власти, всякому человеческому желанию есть предел. Азия — отдана моему супругу в полное владение. Ваша земля и ваши люди совсем не похожи на нас, людей Востока, я чувствую угрозу, исходящую от вас. И мне почему-то кажется, что эта часть земли никогда не будет подвластна нашим царям. У неё другая судьба. Конечно, было бы спокойнее завоевать вас, но, боюсь, это не так просто, как кажется. Наши маги лгут, уверяя Дария, что поход будет успешным. Я этому не верю.
— Как же так, царица?! — возразил Демарат. — Разве не ты несколько лет твердила Дарию с утра до ночи, чтобы он завоевал Афины и всю Грецию, пока он наконец не согласился?
— Да, так оно и было. Ты, я вижу, неплохо осведомлен о наших делах.
— Ионийские греки рассказывают нам обо всём, что происходит при персидском царе.
— Признаюсь, я не всегда думала так, как теперь. На это были особые причины. Ты не представляешь, насколько далеко может отстоять причина тех или иных желаний женщины от реальной ситуации. Тебе одному я расскажу, почему я была так настойчива и всеми силами подстрекала моего супруга к войне против вас. Был у меня один греческий врач по имени Демодок, который исцелил меня от ужасной болезни. Мой смертный час был уже близок тогда, и что самое ужасное, недуг этот обезобразил моё лицо, так что я не могла показаться на глаза моему повелителю и супругу. Отчаянью моему не было предела. Ни наши маги, ни врачи ничего не могли сделать, они только бесконечно мучили меня разными снадобьями и примочками. И тогда боги, сжалившись надо мной, послали мудрого Демодока. Он назначил мне ванны с пахучими травами и специальное питье. Через три недели от болезни не осталось никакого следа. Я была так ему благодарна, что сделала его советчиком во всех моих делах. Ведь он не просто вернул меня к жизни, он вернул мне мою красоту и молодость, а это для женщины больше, чем жизнь. Вот этот Демодок и стал подговаривать меня, чтобы я уговорила Дария организовать поход против Греции. На самом деле, как оказалось, хитрый эллин мечтал только об одном — убежать на родину. Дарий поверил ему и, дав богатые дары, отправил в качестве соглядатая вместе с несколькими персами в Грецию. В первом же порту он сбежал. Не понимаю, чего ему не хватало здесь? Почему вы, греки, так стремитесь на свою убогую каменистую родину? Увы, я лишилась прекрасного врача, но вместе с тем и некоторых иллюзий в отношении этого похода. — Царица на несколько минут замолчала, потом продолжила вновь: — Да, с того времени я резко изменила своё мнение. Но мне не удаётся удержать Дария. Он удивляется моему противодействию. Не далее как вчера он спрашивал меня: «Разве не ты, великая царица, ещё совсем недавно желала иметь у себя множество греческих рабынь — афинских, спартанских, аргосских и коринфских?» Что я могу ему ответить? Какой аргумент привести? Некое смутное предчувствие, которое не объяснишь словами?
