Виссарион Виссарионович Григорьев, летом 1941 года начальник штаба Дунайской военной флотилии, вспоминал:
«Подвели итоги первого дня боевых действий. Общими усилиями армейских частей и флотилии были отражены шесть попыток противника переправиться через Дунай в районе Картал, Раздельный, три — у Килии Новой, две — у Вилкова, четыре попытки вброд форсировать Прут близ Рени. Добравшиеся до нашего берега разрозненные группы румынских солдат вылавливались в плавнях. Агрессор понес немалые потери на Дунае, в воздухе да и на своем берегу… Настроение было приподнятое — границу удерживаем, врага бьем!».[15]
Итак, у советских командиров было приподнятое настроение вечером 22 июня 1941 года. Их подчиненные «вылавливают» вражеских солдат. Это не отрывок из модного ныне произведения в стиле «альтернативная история», а реальный исторический факт. Флотилия готовилась к высадке десанта. И в ночь на 24 июня 1941 г. он был высажен:
«В короткой схватке вражеский гарнизон, застигнутый врасплох, был разгромлен. Кое—где дошло до рукопашной, но особой стойкости противник не выказал. Около семидесяти румынских солдат сдались в плен, многие разбрелись по плавням.
Ни среди наших пограничников, ни во взводе моряков, которые высаживались первыми, не было ни одного убитого. Такой удаче сперва даже не верилось. Раненые были и в десантном отряде, и на бронекатерах… Противник не ожидал десанта, не допускал, что мы предпримем его так скоро».[16]
Но дело было не только во внезапности удара. Вряд ли немцев удалось бы атаковать без потерь. Ни одного своего убитого и семьдесят пленных солдат противника — и этот блестящий результат достигнут после сложнейшей высадки под артиллерийским огнем врага! В катастрофические для Красной Армии дни…
Уж очень специфическим противником были румыны. В боях с ними возникали ситуации, совершенно немыслимые тогда для советских войск, сражавшихся против немцев.
Один из таких боев описал Виктор Михайлович Синайский, летом 1941 года моторист в 131–м истребительном авиаполку:
«В июле был очередной прорыв фронта. Немцы ввели в прорыв румынский кавалерийский корпус, и ему противостоял один наш стрелковый батальон, к тому же потрепанный в бою. Наземное командование обратилось к командованию армии с просьбой помочь. Те дали указание действовать на свой страх и риск, чтобы помочь стрелковому батальону. Давидков (командир полка. — Авт.) послал разведку. Полетел Сигов (самый опытный пилот полка. — Авт.) . Вернулся, помню, улыбается, смеется. «Что такое?» — «Румыны идут с духовым оркестром. Распустили знамена. Колоннами. Походным маршем». — «Давидков, что они, с ума сошли?» — «Не знаю, сошли или нет. Маршируют по голой степи, мы им покажем!» — «Навесить PC (реактивные снаряды. — Авт.) , сам поведу!» 20 машин с PC, всего 160 PC. Давидков повел. Пришел на бреющем, с ходу ударили PC по всей этой массе, а потом начали достреливать из пулеметов. Давидков вернулся, полетела очередная группа. Двое суток наши гоняли этот румынский кавалерийский корпус по степи. На третий день мы перелетали на У–2 и пришлось лететь над этим побоищем. Лететь ниже 200 метров нельзя было — трупный запах. Потом приехал генерал—лейтенант Корнеец, построил полк и сказал: «Вы разгромили 5–й румынский королевский кавалерийский корпус. Прорыв ликвидирован».[17]
Воевавшим в 1941 году в Белоруссии или Прибалтике такое описание боя показалось бы ненаучной фантастикой. Двое суток советские истребители (131–й полк имел на вооружении И–16) «гоняют» вражеский корпус, достреливают из пулеметов уцелевших…
Синайский не единственный ветеран, написавший об избиении советскими истребителями румынской кавалерии. Аналогичный случай есть в мемуарах Николая Ивановича Крылова, начальника штаба Приморской армии, защищавшей Одессу и Севастополь. Крылов же составил и описание одесского «антирумынского» чудо—оружия:
«Три бронированные машины, тип которых не сумел бы определить никакой военный специалист. Это были первые одесские танки».[18]
Фактически обыкновенные тракторы—тягачи, переделанные всего за десять дней. Листовую корабельную сталь использовали в два слоя с прокладкой из дерева или резины, и испытания, проведенные на заводе, показали, что если не от снарядов, то, во всяком случае, от осколков и пуль такое покрытие должно защитить. В башнях двух машин поставили пулеметы. Для третьей нашлась 37–миллиметровая горная пушка.
К трем самодельным «танкам» добавили один восстановленный, настоящий. И пошли в бой.
«Результаты, как выяснилось, превзошли все ожидания. Противник, не видевший здесь раньше у нас никаких танков, был ошеломлен и выбит на этом участке из своих передовых окопов. Наши бойцы тут же придумали новым боевым машинам название — «На испуг», сокращенно НИ. Оно сделалось неофициальной маркой новой машины. Нельзя было не признать, что это название довольно точно характеризует ее качества: при слабом вооружении и легкой броне танк НИ имел довольно—таки устрашающий вид, а на ходу производил очень много шума.
После первого боя танки, вновь прогрохотав по улицам города, возвратились на завод для осмотра. Как и предполагалось, от осколков и пуль оставались лишь вмятины. Попавший в один из танков 45–миллиметровый снаряд пробил слоеную броню навылет, не задев, к счастью, людей и двигатель. В целом машины испытание выдержали…».[19]
Для специфического противника и НИ страшен. Вряд ли подобные «грозные» машины кто—нибудь решился с немцами в бой отправить…
В служебном дневнике начальника штаба сухопутных сил Германии генерала Гальдера читаем:
«20 августа. Одесса все еще продолжает вызывать беспокойство… Пока еще вызывает сомнение вопрос, доросли ли румынское командование и его войска до выполнения такой задачи». «21 августа… Румыны считают, что им удастся занять Одессу только в начале сентября. Это слишком поздно… Наше верховное командование не хочет вмешиваться в дела румынского командования. Таким образом, нам остается только ждать, как будут развиваться события».[20]
Но «вызывать беспокойство» Одесса продолжала до 16 октября. До выполнения такой задачи румынское командование действительно не доросло.
