— Ни за что! Я же трусиха ужасная, я со страху онемею, — испугалась Оля.
— Но ведь уроки давать тоже страшно? — напомнила Таня.
— Уже нет. Но первые десять лет это была катастрофа — меня завуч в класс впихивала. Ты лучше Надьку или Наташку позови, Ирку можно, ей по-моему, все равно где выступать, за столом или в студии, — посплетничала Ольга.
— Ладно, не буду вам мешать, но вы давайте закругляйтесь, а то Галина Григорьевна, наверное, устала, — забеспокоилась Луговская.
— Сейчас допьем и больше не будем, — твердо пообещала довольная хозяйка и попрощалась.
Тихонько, чтобы не разбудить дочку, Таня прошла на кухню и включила свет. За столом, на высоком детском стульчике, сидел кот невообразимо огромных размеров и строго щурился на загулявшую хозяйку.
— Василий, ты что, меня проверяешь? Может, еще дыхнуть? — Глава маленькой семьи попыталась отстоять свои права на личную жизнь.
Но кот не позволил никаких вольностей. Чихнув в знак негодования ей в лицо, он тяжело спрыгнул и, задрав хвост, демонстративно удалился, не удостоил вниманием не только хозяйку, но и свою миску с положенным ему на ночь сухим кормом.
— Ну и ладно, я одна буду чай пить, — проворчала ему вслед хозяйка и включила чайник.
«Где же, интересно, могут быть те старые стихи, из-за которых сегодня Мак так разволновался? Я их и забыла совсем. Помню только, что там были любимые символы огонь и вода, а больше ничего. Странная штука — память. Как это великие люди пишут в старости мемуары, рассказывая, какое на ком было платье полвека назад и кто кому что говорил? Выдумывают, наверное. Поэтому и ждут старости, чтобы некому было возразить. Надо посмотреть в альбоме про Дашкин первый год жизни. Там лежали еще какие-то листки. Это не то, а вот это…»
Раскрыв пожелтевший тетрадный листок, Татьяна прочла забытые слова, написанные старательным ученическим почерком.
Ты повенчан свободой,
Ты отмечен перстом.
В темно-синие воды
Я нырну за кольцом.
На скалистом утесе
Цепью я прикуюсь
И полет твой отвесный
Буду ждать и дождусь.
Разожгу я вулканы,
Наколдую кругом,
Чтобы все твои планы
Не пошли кувырком,
Чтобы видеть полеты.
Чтобы слышать стихи,
Чтобы жизнь мимолетна
Была в громе стихий.
Ты повенчан свободой,
Я тебе не нужней,
Чем те синие воды,
Что под лодкой твоей.
«Да. Хорошо, что мне как редактору не придется объяснять автору, почему этот текст не подходит, — заключила Татьяна. Тогда мне казалось, что эти слова, вырвавшиеся из сердца, гениальны. Почему я была поражена, что Галина Григорьевна догадалась?» — Ухмыльнувшись этим мыслям, она принялась укладывать в полосатую икеевскую коробку для бумаг фрагменты своего архива. Однако наткнувшись на старый альбом с фотографиями, в задумчивости присела у стола.
«Куда уходят люди с фотографий? Вот где эта веселая молодая женщина в сарафане, что сидит рядом с седовласым красавцем? Наверное, они где-то продолжают говорить о чем-то абстрактном, но важном. А я и папа покинули то лето. Если бы мы так и сидели там, на даче под Серпуховом, я не постарела бы, а папа был бы жив, и Дашка, отвыкшая от асфальта, не разбила бы коленки, вернувшись в город».
— Мам, что случилось? Ты почему не ложишься? — раздался неожиданно за спиной Тани голос дочери. В отличие от своих пятнадцатилетних сверстников, голенастых и упитанных, Дарья была похожа на настоящего подростка — щупленькая, с трогательными веснушками на лице и в детской пижаме с утятами, из которой она выросла, но упорно с этим не соглашалась.
— Ты что вскочила? — искренне удивилась многострадальная мать, обычно тратящая драгоценное утреннее время на повторение одной и той же фразы: «Даша, вставай!»
— Меня Васька разбудил. Начал нагло за уши кусать. Что с ним? Ты ему еды не дала, что ли? — упрекнула девочка.
— Нет, это я пыталась отстоять независимость. Пришла, а он сидит с таким видом, будто я ему денег должна. Ну, знаешь, как он умеет. А потом пошел тебе жаловаться: мол, ты спишь, детка, а мать твоя домой за полночь явилась. Редкая зараза наш котик! Чайку хочешь? — заискивающим тоном предложила мать.
— Давай. А ты что тут делала? Фотографии смотрела? — полюбопытствовала Даша.
— Не только, в наших бумагах хотела кое-что найти, — наливая воду в чайник, откликнулась Таня.
— А что именно? Секретное что-нибудь? — Девочка не могла упустить возможность разузнать взрослые тайны.
— Да, это было большим секретом двадцать шесть лет назад, — усмехнулась загадочная мать.
— А сейчас? — погрустнела разведчица.
— Сейчас тоже оказалось тайной для одного человека, замешанного в эту историю. Сырок глазированный будешь? — решила перевести разговор мать.
— На утро останется? — спросила Даша, подтвердив расхожее мнение о практичности современных подростков.
— Нет, последний, — пошарив в холодильнике, констатировала хозяйка.
— Тогда давай сушки со сгущенкой, — быстро сориентировалась в ситуации девочка, сообразив, что в час ночи ей не будут рассказывать о вреде сладкого для зубов. — А ты мне свои секреты покажи.
— Да, ты приключения Блинкова-младшего меньше читай, а то тебе везде будут клады и шпионы мерещиться. — Мама подвинула дочке чашку и добавила: — Секрет совсем обыкновенный — мои детские стихи.
— Как? Ты тоже стихи писала? — Дашка от удивления утопила сушку в банке.
— Та-а-к! — пропела в ответ мать. — Что значит тоже? Ну-ка, давай рассказывай, давно ли ты у нас стихотворишь?
Проговорившееся дитя покраснело, потупилось и стало усердно жевать.
— Хватит скромничать, все свои. Интересно же посмотреть, как зарождается талант, Дашка, давай читай!
— Мам, сначала ты, ладно? — вцепившись в кружку, как в спасательный круг, попросила девочка.
— Ну, ладно, пожалуйста. — Татьяна протянула дочери сложенный листок: — На, прочти сама.
— Прикольно, особенно про цепь, — с подростковой немногословностью похвалила дочь. — Это тебе сколько лет было?
— Всего на год больше, чем тебе сейчас, — с удивлением отметила мать.
— А о ком это ты? — Дитя смотрело в корень.
— О Маке, я в него была влюблена с восьмого класса. — И, не желая задерживаться на этой теме, напомнила: — Ну теперь давай ты, доставай свои стихи или наизусть помнишь?
— Помню, конечно. Но лучше я тебе написанные принесу.
Дашка скрылась в недрах темной квартиры. Через несколько мгновений раздалось раздраженное Васино мяуканье, затем какое-то шуршание, из чего прислушавшаяся к звукам в ночной тишине дома мать поняла: «Похоже, кот охраняет ее сокровища. Значит, прячет их в кресле, и правильно». Дочь появилась на кухне, щурясь на яркий свет и прижимая к голому животу, не прикрытому пижамой, тетрадку в яркой обложке.
