Тео зажег противомоскитную спираль, плотно закрепил сетчатый полог вокруг кровати и, уже засыпая, вспомнил, что не спросил у Суджи, кто принес послание от девочки. И напоследок подумал, что Суджи, пожалуй, прав: завтра Нулани обязательно придет.
Утром она сидела на своем привычном месте на веранде и рисовала бамбуковый шезлонг-качалку.
— Так-так. — Тео улыбался, опускаясь в шезлонг. — С возвращением!
Он мог поклясться, что услышал едва различимый трепет крылышек. Желто-зеленые попугайчики неутомимо порхали в кронах деревьев; из дома текла музыка; воздух нашептывал обещания. Минувшая ночь стерлась из памяти.
Нулани сообщила, что дядя с рассветом уехал. В субботу уроков нет, так что ей удалось сбежать. Очень хочется рисовать, столько времени зря пропало из-за дяди. Он приезжал поговорить о Джиме, целыми днями рычал, а мама то ругалась, то плакала. А дядя свое гнул — чтобы Джим к нему пошел работать. Или служить?
— Что-то там военное, — фыркнула Нулани. — По-моему, они шпионят за людьми и в армию доносят. Дядя сказал, что Джим уже большой. Пора, говорит, школу бросить. Нечего за партой торчать, когда в стране война и Шри-Ланка ждет таких парней, как Джим.
— Что? Ты серьезно?
— Да. Только Амма не согласна. Она о другом для Джима мечтает. Папы нет, она боится еще и сына потерять. «Рано или поздно, — заявил дядя, — рано или поздно счастье улизнет от Счастливчика Джима. И что тогда? Пусть-ка берется за дело. Пусть покажет, на чьей он стороне, пока его к ответу не призвали».
— Иными словами, дядя угрожал твоему брату? — спросил Тео.
— Да. А мама все равно Джима не отпускала. Вот они с дядей и ругались.
Суджи принес блюдо с плодами папайи и принялся накрывать стол для завтрака. Постелил густо-синюю скатерть, подал яйца, жаренные на свежих рисовых блинах, остро-сладкое сеини самбол, филе тунца в кокосовом соусе, а к чаю — кувшинчик кипяченого молока. Солнечная полоска соскользнула с крыши, выгнулась над столом и легла на пол. Тео скрылся в доме, чтобы перевернуть пластинку.
— Ну а ты? — спросил он, вновь выходя на веранду. — Тебе он что-нибудь сказал, твой дядя?
Нулани скорчила мину и рассмеялась.
— Я вчера две тарелки уронила. Спешила очень. Думала, если все побыстрее уберу — смогу сюда прибежать. А потом тарелки разбила, Амма на меня накричала, и пришлось остаться дома.
— И что? Тебя наказали?
Нелепая история.
Нулани дернула плечом:
— Нет. Амма только сказала: «Что сегодня с этой девчонкой?» Ну и дядя опять стал ругаться и кричать. На меня. Вроде меня ничему не научили, и мне пора мужа подыскать.
— Что? — вздрогнул Тео.
— Ой, подумаешь, — презрительно бросила Нулани. — Мало ли что он говорит. А сделать-то ничего не может. Да я вообще его не слушала, хоть он и обещал Амме найти для меня мужа, а она так разозлилась из-за Джима, что про меня уже не помнила.
Небо без единого облачка вдруг стало нещадно слепящим.
— Я вовсе не должна его слушаться. Папа его ненавидел.
«Вот только папы нет в живых, и он тебя больше не защитит», — мелькнула у Тео тревожная мысль. И все же он был счастлив, несмотря на новую угрозу в лице дяди, что девочка снова рядом. Дни без нее были пусты. Сумеет ли он хоть чем-нибудь помочь Нулани? Или пропасть из прожитых лет и опыта слишком велика, чтобы перекинуть через нее мост?
— Я не видела вас целых пять дней, — сказала девушка, и в этот миг небо, как показалось Тео, переменилось, обретя синеву озер Чайной Страны.[3]— Зато я рисовала вас по памяти. Вот, смотрите. Здорово, правда?
Она придвинула стул поближе и протянула Тео свой альбом. И вновь на страницах ожили образы; небрежный карандаш выхватывал то одну черту Тео, то другую, о которых он едва догадывался. На листах альбома Тео смеялся, размышлял, невидяще смотрел в пространство, протирал очки. Бог мой, что же это? Тео потерянно рассматривал рисунки, прислушиваясь к уколам в груди. Молча допил чай, раскурил трубку. Наконец, поднялся, с высоты своего роста глянул на девочку, с улыбкой распахнул дверь в ее «студию» и приказал:
— Работай, — желая, чтобы нашелся хоть самый ничтожный и несуразный повод прикоснуться к длинным темным волосам.
Утро пролетело незаметно. Нулани трудилась над двумя картинами — портретами Тео. Запахи краски и скипидара гуляли по дому. В саду неумолчно верещала обезьяна. Жара тяжелой плотной шторой накрыла веранду, и обедать пришлось в доме. Из кухни несся дробный стук — Суджи готовил кокосовую стружку. За весь день Тео написал лишь две фразы. Образ девушки вплетался в мысли, лился звуками фортепиано с пластинки, просачивался наружу и растворялся в зное. С чего он взял, что сможет работать в этом пекле? Хочется прохлады, думал Тео, не находя себе места. Вспоминал, как городской шум Кенсингтона плывет вверх и гаснет в кронах платанов. Вспоминал свою просторную квартиру с зеркалами и бледными стенами в оранжевых и красных пятнах домотканых холстов из Канди. Когда-то ему хорошо работалось в роскоши. Когда-то у него была совсем другая жизнь. «Быть может, мне больше нечего сказать? — размышлял Тео. — Быть может, новая книга обречена? Быть может, солнце родины иссушило вдохновение?»
Но потом Тео зашел за девушкой, чтобы позвать к обеду, увидел стены «студии» в солнечных бликах, измазанное краской лицо Нулани, и его будто ударили: нет, новая книга не обречена. Казалось, послеполуденное солнце светит под новым углом оптимизма. Да и Суджи с обедом превзошел самого себя. Сообщив, что ему повезло сегодня на рынке, он подал целый кувшин сока лайма, вареный рис и карри из горькой тыквы, баклажанов, рыбы. На лице Суджи гуляла широкая улыбка, словно он никогда и не осуждал визитов девочки. Не догадываясь об этой перемене, Нулани весело болтала с ним, пока он накрывал на стол. На обед Суджи не остался, робко спросив позволения взглянуть на картину, где нарисован сэр.
— Конечно! — восторженно разрешила Нулани. — Только мистеру Самарадживе я смотреть не разрешу.
— Перестань называть меня мистером! — Тео засмеялся. — Суджи, как посмотришь, возвращайся. Хочу услышать твое мнение.
Времени на болтовню нет, заявил Суджи, у него полно работы. Надо колючую проволоку поверх садовой стены натянуть. И пусть сэр даже не думает возражать.
Лишь поздно вечером, оставшись наедине с Тео на веранде, Суджи закурил сигарету и сказал:
— У девочки большой талант.
Помолчали.
— Но уж больно она к вам привязалась, сэр.
Всю вторую половину дня Суджи провел в саду. Жара немного спала, с заходом солнца девушка ушла домой, а вскоре сквозь листву папайи замерцали звезды тропиков. Теперь дом защищен от бандитов — по крайней мере, Суджи сделал все, что мог. Не так-то просто нынче достать колючую проволоку; не добившись цели в городе, Суджи рискнул — очень надеясь, что никто не увидит его на пустынном берегу, натаскал куски проволоки из песка.
