В чулане пахнет старой кожей. Мои ботинки на крепкой подошве действительно лежат на прежнем месте и хранят форму моей ноги, словно я сняла их только вчера. Обуваясь, я едва не вышла из образа блистательной молодой женщины в разводе — с такой неподобающей моему имиджу нежностью я разглядываю ботинки. «Старенькие, разносившиеся, — благодарно думаю я, — вы мне не изменили. Не исчезли из моей жизни и не ушли к другой». Проживи я в браке с Франсуа лет сорок, я бы стала похожа на эти ботинки.
Родители уже натянули сапоги и ждут меня у входной двери. Я стою на одной ноге, собираясь надеть второй ботинок. Именно в этот момент раздается автомобильный сигнал. Папа вздрагивает.
— Что это? — восклицает мама. По испугу в ее глазах можно догадаться, что она знает ответ на свой вопрос.
Она торопливо выбегает на крыльцо; свекор, виновато оглянувшись, следует за ней. Я по-прежнему стою в темном чулане, и до меня доносятся радостные возгласы свекрови:
— Родные мои! Вот это сюрприз!
— Здравствуй, мама! Привет, отец! Мы проезжали мимо и решили нагрянуть. Угостите кофе?
Заслышав голос Франсуа, я покидаю свое укрытие: не хватало только, чтобы он подумал, будто я прячусь. Выхожу на порог и как раз успеваю застать трогательную сцену: мама нежно обнимает будущую невестку.
— Выглядите просто великолепно, мамочка, — сюсюкает Морган.
«Мамочка»? Меня вырвет, если я еще раз это услышу! Пытаюсь перехватить взгляд свекрови, но вместо этого встречаюсь глазами с Франсуа.
— Флоранс! Что ты здесь делаешь?
Это упрек, надо полагать. Физиономия Морган становится пурпурной, в тон лаку на ногтях. Она явно не намерена уступать ни пяди завоеванной территории:
— Идите в дом, мамочка, а то простудитесь.
Этот приторный голосок, это сладенькое «мамочка» — вот, значит, какими дешевыми уловками она заманила в свои сети моего мужа.
Франсуа все не может успокоиться:
— Ты тоже проезжала мимо?
— Да-да, именно так, — отвечает за меня свекор, избегая глядеть в мою сторону.
— Пойдемте, я сварю вам кофе, мои дорогие, — суетится свекровь, радушным жестом приглашая в дом. Ко мне, как я понимаю, это приглашение не относится.
Спускаюсь с крыльца в сопровождении Франсуа, ему даже в голову не приходит чмокнуть меня в щеку.
— Может, зайдешь на минутку? — спохватывается он, когда Морган и его мать скрываются в доме.
— То есть хлебни кофе и выметайся?..
— Не задерживай Флоранс, — вмешивается свекор. — Она заскочила буквально на секунду, чтобы забрать свои прогулочные ботинки.
— Зачем они тебе вдруг понадобились? — удивляется Франсуа.
Он не дурак и понимает, что это вранье, но ему очень хочется поверить. Я согласна ему помочь.
— Все перерыла, а потом вспомнила, что оставила их здесь. А сегодня случайно оказалась в этих местах и решила забрать. Надеюсь, ты не против?
— Нет, что ты! Мы купим Морган новые.
Свекор испаряется. Из дома доносится смех Морган и свекрови. Едва кивнув на прощанье, Франсуа тоже исчезает за дверью. Меня, как неприжившийся гладиолус, вышвыривают за калитку. Сажусь в машину, не сказав хозяевам ни «до свидания», ни «спасибо». На левой ноге у меня старый ботинок, на правой — туфля, в руках — туфля и второй ботинок. Поглядываю в зеркало — Анжанардьер медленно удаляется, и, как только он вовсе исчезает из виду, торможу на обочине. Меня и впрямь вырвало. Корчусь в спазмах до последнего кусочка овощного рагу и яблочного пирога, угощения искусницы-свекрови. Метким броском отправляю в овраг ботинки, загаженные потом чужих ног. Вот и полегчало. Чувствую себя отлично. Решительно жму на газ. Мне нужно спешить — навстречу новому счастью.
5. Садовые вредители
Все звали его Дружочек, и он возделывал свой сад. Каждое утро, на рассвете, он надевал деревянные башмаки и отправлялся проведать грядки. В тени высоких стен дома, где когда-то обитал местный священник, выкуривал сигарету без фильтра, а потом склонялся над растениями. Ни одно не оставалось без его внимания, без его заботы — в любое время года. Даже зимой.
Дружочек был счастливым человеком. Всю жизнь он проработал сельским учителем, носил серую форменную блузу, точь-в-точь как в старых фильмах, и пользовался всеобщим уважением. Когда пришла пора уйти на пенсию, он вышел в последний раз со школьного двора и всего-навсего пересек улицу, окончательно перебравшись туда, где вот уже сорок лет его преданно дожидался сад. Дружочек обладал редким умением начинать жизнь с чистого листа. Кроме сада у него была еще одна страсть — книги. Он обожал исторические романы. Труды по ботанике, напротив, не признавал, полагая, что настоящему садоводу нужны лишь здравый смысл и терпение. По счастливому совпадению, этими качествами он обладал в полной мере.
Чай пили за кухонным столом. Заварочный чайник в коричнево-белую полоску, клеенка в красно-белую клетку, желтые чашки из толстого стекла. Все было точно так же, как в те времена, когда маленькая Элиза с сестрой, замерзшие, но веселые, прибегали к полднику и с гордостью выкладывали перед бабушкой Маргаритой свой улов — моллюсков и мелких крабов, не догадываясь, что воспоминания об этих днях останутся с ними на всю жизнь.
Обстановка в кухне была скромной: чугунная газовая плита, доисторический холодильник и батарея медных кастрюль на беленых стенах. Дружочек всегда пил здесь кофе по утрам, стоя у окна и попутно обмозговывая план действий, прежде чем отправиться на ежедневное свидание с природой. Окно выходило в сад.
Родители Элизы и ее сестра Кристина собрались вокруг бабушки Маргариты — сморщенной старушки с глазами ребенка. В рукаве бабушкиного кардигана всегда лежал аккуратно свернутый носовой платок, которым она частенько утирала слезы. Слезы наворачивались от радости, смеха или солнечного света. Вот только от горя бабушка никогда не плакала, а горя она хлебнула достаточно — пережила войну, потеряла ребенка и победила рак. Невзгоды она переносила с высоко поднятой головой, без жалоб и слез. В трудные времена, как, например, в дни траура, она попросту не желала тратить время на нытье. Элиза восхищалась ее чувством собственного достоинства. Ей казалось, что по сравнению с бабушкой она — ни то ни се. Дружочек мог бы ей объяснить, что для столичного жителя это нормально — ведь у парижан в жилах не кровь, а водица!
В Шербур Элиза приехала первым же поездом. Порывистый северный ветер выворачивал зонты, по улицам бродили безработные. В деревню к бабушке она домчалась на такси и, как всегда, сразу же ощутила себя чужой в этом сельском мире, где она, впрочем, родилась и выросла. Элиза слишком хорошо научилась жить по законам большого города, полюбила его сутолоку, привыкла к асфальту и роскошным магазинам. Для нее существовало только два времени года — «тепло» и «холодно». Она была в курсе всего: какую выставку стоит посмотреть и что будет модно в следующем сезоне, но при встрече с многочисленной родней (бабушкой, дедушкой, дядями, тетями, двоюродными братьями и сестрами) чувствовала себя дремучей провинциалкой на модном вернисаже.
