* * *
Я умирала от желания позволить ему все, но была очень гордой, а его грубость меня шокировала. Глаза у меня остались прежними, думает Жюльетта, стараясь не смотреть, как Луи лакает свой суп. Он овдовел, и мы снова увидимся. Если я найду время для встречи. Господь милосердный, пошли мне лучик света в этой жизни, исполненной лишь чувством долга и самопожертвованием! Внезапно терпение у нее истощается — она больше не может выносить звуки, издаваемые старческим ртом мужа, они выводят ее из мечтательности.
— Давление растет, — говорит Луи, — посмотри на барометр.
Часы в столовой отбивают половину седьмого.
— В Париже всю неделю идут дожди. Пусть только Бернар посмеет теперь сказать, что Бретань — самое дождливое место во Франции, уж я не смолчу.
Жюльетта содрогается от одной только мысли об этом. Погода — главная тема бесед — и, естественно, раздоров! — между Луи и зятем. Чем больше Бернар чувствует себя обязанным тестю и теще за то, что они делают для Анны, тем сильнее он на них злится. Благодарение Богу, до Рождества они не увидятся.
Анна дремлет на диване с красно-белой, в тон клеенке, обивкой. Даже во сне тело ее не расслабляется. Время от времени бесплотная рука поднимается и тут же падает. Что ей снится? Слезы туманят взор Жюльетты. Я была в ее возрасте, когда Пьер впервые меня поцеловал…
— Что-то не так? — мягко интересуется Луи, который, как обычно, ничего не понял.
К чему отвечать «ну что ты», когда душа переполнена болью и тоской? Не верю, что жизнь может быть тем жалким существованием, что я влачу день за днем. И напрасно не веришь! Много же времени тебе понадобилось, чтобы осознать это.
— Все не так! — отвечает она.
Ну вот, она наконец-то смогла это выговорить. И происходит нечто немыслимое: Жюльетта бросает салфетку в лицо Луи и в слезах выбегает из-за стола.
* * *
«Все не так!» Вот что я хотела бы сказать маме, прежде чем упасть в ее объятия в поисках утешения. Почему мне запретили горевать? Почему, вспоминая родителей, я чувствую стыд? Все фотографии Мишеля исчезли на следующий же день после его смерти. Вопросы останутся без ответов. Какое право я имею нарушать новый уклад жизни?
Впрямую мне, конечно, не запрещают грустить. Никто никогда ничего подобного не говорил. Но стоит один раз перехватить потерянный взгляд моей матери, чтобы понять: говоря о своих страданиях, я только умножаю ее печаль. Значит, если я действительно ее люблю, то не должна терзаться, потому что ей больно видеть. Нам не впервой. После катастрофы с конкурсом она сказала: «Я никогда не оправлюсь от этого провала!» И мне пришлось «спрятать в карман» собственное разочарование и скрывать от нее свою боль, чтобы не огорчать ее еще сильнее!
Я даже не могу попросить простого совета касательно моего будущего — мама немедленно заподозрит, что я слишком тревожусь. Прояви я хоть малейший интерес к молодому человеку, она тут же решит, что мне уготованы любовные горести и обман. Я должна быть совершенно прозрачной и катиться по накатанным рельсам. Не заноситься в мечтах слишком высоко, чтобы не испытать разочарования. Сделать выбор в пользу маленькой, ограниченной жизни. Господи! Дa разве это возможно — смириться, скукожиться, спрятаться от мира, когда тебе нет и двадцати?
П. Л. написал мне. Дань вежливости, дежурные соболезнования. Я не стану отвечать. Не хочу больше быть влюбленной дурочкой. Любить — значит заведомо соглашаться тысячу раз умереть душой, потеряв близкого человека. Подобный риск не для меня. Даже если речь идет о любви к себе самой. Мне нужно забыть о себе. В Индии монахини заботятся о несчастных детях, разделяя их нищенскую жизнь. Я решила присоединиться к ним. Сегодня вечером скажу об этом родителям.
* * *
Сестра Жюльетта из Ордена Младенца Иисуса! Сидя на сундуке посреди серебристого от пыли чердака, Жюльетта снова погружается в былые неудовлетворенные желания. Наивная моя Жюжю, кого ты надеялась обмануть своим миссионерским порывом? Никому не дано реализовать себя через отчаяние других людей. Будь это так, не существовало бы ни подлинного великодушия, ни альтруизма. Ее замысел был похоронен, даже не начав осуществляться. Мама сказала, что умрет, если дочь ее покинет. Что нужно сначала навести порядок в собственном доме, а уж потом метаться по миру. Что маленькие сиротки ничего от меня не ждут, ведь они и понятия не имеют о моем существовании. А вот она, моя мать, так во мне нуждается, что умрет, если я уеду. Что она от этого умрет! Что она от этого УМРЕТ! Ясно? И я осталась. Что не помешало ей умереть.
— Бабуля!
Луи зовет. Черт! Всю жизнь я «обслуживала» других. Намертво связанная обязательствами, которые сама же для себя и придумала.
— Бабуля! Телефон!
Пьер! — понимает Жюльетта, обзывая себя идиоткой. Ну-ка, успокойся, сердце, а то бьешься так, что мне больно. Держи себя в руках, Жюжю, твое время прошло.
Это действительно Пьер. Он извиняется, просит прощения за то, что побеспокоил. Да никоим образом! У меня не было никаких важных дел.
Ах да… Работа в саду, но это скорее епархия Луи, у меня только «совещательный голос». Сегодня после обеда? Жюльетта размышляет, прикидывает. Глажка, Анна, овощи для супа — у нее полно работы. Вот именно, полно работы! Договорились. Я буду после трех.
Она вешает трубку, щеки горят румянцем. Они не виделись с той встречи на кладбище, со свидания в баре, где он сказал ей про глаза, но она не переставала о нем думать. И даже позволила себе помечтать: оба они снова молоды и на сей раз не упустят свой шанс. Много лет назад он предложил поехать в Венецию, она ответила, что прежде следует пожениться. Он обозвал ее холодной и расчетливой бакалейщицей, готовой торговаться за свою девственность, чтобы уступить самому щедрому, она обвинила его в том, что он хочет воспользоваться ее невинностью и обмануть. Они расстались и не возненавидели друг друга только благодаря вмешательству матерей. Он уехал. Ее попытка присоединиться к нему окончилась крахом.
А если бы он сейчас предложил уехать в Венецию? У меня больше нет времени откладывать счастье на завтра. Несчастная безумица! Радуйся, что он соблаговолил хотя бы взглянуть на руины твоей молодости. Не заноситься б мечтах слишком высоко, чтобы никогда больше не разочаровываться.
Анна хрипит, уставившись в потолок. Уже два дня ей трудно дышать. Жюльетта усаживает ее, целует вялое, как у всех тяжелобольных, личико. Тельце у ее внучки тщедушное, но она умеет прижиматься к Жюльетте, дарить и требовать взамен благодатное для обеих тепло. Анна, крошка моя ненаглядная. Голова девочки на груди Жюльетты делается тяжелой, как чугунное ядро, шар из плоти, волнения, вины, маленький череп — убийца надежд и мечтаний.
Я встретила былого возлюбленного, шепчет Жюльетта на ухо внучке. Даже врач не берется точно сказать, что именно понимает в этой жизни девочка, но Жюльетте так хочется выговориться, что ей довольно и такой молчаливой собеседницы. Я была в твоем возрасте, когда он впервые удостоил меня взглядом. Когда-то мне было столько же, сколько тебе сейчас, добавляет она почти неслышно. Но я очень надеюсь, что до моих лет ты не доживешь. Анна закашливается, ее тошнит на старую юбку Жюльетты. Ну вот, теперь не нужно искать предлог, чтобы переодеться перед свиданием.
