Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
– Ничего, привыкайте, Оля.
Внимательный, строгий взгляд в ответ. Не много ли берет на себя?
Она перевела разговор на то, что он и сам знал, – из слов матери. С некоторой опаской сказала:
– Пора мне в Одессу, Петр.
В Одессу, значит, домой, в уединение, где никто не знает соломенную невесту…
Теперь он с особым вниманием посмотрел на нее:
– Я тоже думаю: пора. Отдохните.
Можно бы обидеться: ее вроде как сгоняли с петербургского кладбища, да и вообще – из памяти вон…
– Я тоже вскоре приеду к его превосходительству Нейдгардту. Надеюсь, у нас будет время уже не у могилы поговорить?
Напрашиваться в гости без приглашения – не самое лучшее дело. Он спохватился:
– Но ведь не сегодня и не завтра вы поедете? Вы нездоровы, вам следует подлечиться…
– Нет, Петр. Надо ехать. Нельзя же так, сразу…
Все иносказания становились слишком ясны. И мать как почувствовала – уже не очень-то легким, но настойчивым шагом вынырнула из-за могильных, вздыбившихся плит.
– В карету, в карету, милая, – обняла Ольгу за плечи. – Поедемте прямо к нам, чайку попьем?
Ольга упрямо высунула носик из мехов:
– Нет, мама́. Не надо усложнять…
Уже сорок дней прошло после гибели Михаила, убитого 7 сентября, октябрь кончается, сороковины минули, а она все так: мама́, мама́! Но кто теперь для нее Наталья Михайловна?
Вслух об этом не говорили. Только мать с истинной прозорливостью посматривала на младшенького, а Александр, для которого Петр, собственно, был погодок, с некоторой долей зависти хмыкал:
– Иванушкам всегда везет!
Известно, в любой русской сказке младшенький брат – Иванушка, может быть, и дурачок, но впоследствии непременный счастливец.
Ну, сказка так сказка. Петр не оставался в долгу:
– Зато средний братец в конечном-то счете – сам в дураках остается. На чужой каравай рот не разевай.
Грубо. Александр-то не разевал…
VI
Зима прошла в бесплодных поисках своей законной пули. Вести о князе Шаховском доходили то справа, то слева, но разве угонишься за слухами? Сам-то Шаховской был в лучшем положении – он знал, что братья Столыпины привязаны к Петербургу, в крайнем случае к своим имениям, а кто познает пути беглеца? Да, может, он и не бегал, а терзался угрызениями совести; да, может, просто жил-поживал в каком-нибудь благословенном закутке жизни – мало ли золотой-холостой молодежи обретается в роли титулованных бродяг! Доходили, правда, сплетни, что не настолько и холост князь Шаховской, бегает от жены, которой кругом задолжал. Но это только разжигало злость: значит, совсем уж в пакостное положение попал покойный брат, если за невестой ухлестывал непотребный женатик!
Университет решено было все-таки не бросать. За зиму Петр нагнал, что набралось по осени. Мать привыкала к потере сына, отец подыскивал какую ни есть мирную службишку, а Ольга?.. Петр посчитал возможным написать ей церемонными словами: «Глубокоуважаемая Ольга Дмитриевна! Считая за честь соотнестись, в память о своем брате, с семьей Его Превосходительства, передаю нижайшие поклоны от нашей семьи и потому…»
Почему он так писал – и сам знать не знал. После, уже попроще, писала мать Наталья Михайловна, ответы приходили, все на ее имя, – не могла же Ольга сама держать переписку с братом несостоявшегося жениха. Скука, да и только! Докука, да еще какая! Она не давала представления ни о нынешней жизни Ольги, ни о жизни его самого. Житейские волны поплескали об одесские приморские камни, эхом затухающим отошли к балтийским берегам, за зиму успокоились, вмерзли в невский лед. Да, так казалось. Истинно так. А как же иначе быть могло?
Мерзлость души немного растопила зимняя поездка в Москву и Орел. Он чуть не месяц пропадал, опять манкируя, теперь под видом каникул, университет, свой физико-математический факультет. Причины? Ого, еще какие!.. Отец устраивал петербургские дела, к тому же и литовские поместья… еще до Болгарской войны выигранные в карты, да, да! – по мере возможности наблюдал, а сыну сам бог велел присмотреть за родовыми подмосковными деревеньками. Так что все то же Середниково да и Орловщина.
На просьбу отца он согласился охотно, даже слишком охотно: дошли слухи, что где-то в окрестностях Первопрестольной обретается блудный ловелас Шаховской. Петр эту, вторую, цель скрывал не только от отца и матери, но и от брата Александра. Хоть и погодок, а проговорится! Маменькин, ой маменькин сынок!.. Оказывается, напрасно прибегал к такой конспирации: след Шаховского здесь вроде был да простыл.
Простыл, господа!
А зима шла своим чередом. Великолепнейшие, чопорные письма ходили от моря Балтийского к морю Черному и обратно, даже южными ветрами не растапливая метровый лед. Все кончено! Душа замерзла.
Замерзла.
О чем говорить?
А поговорить-то хотелось, очень хотелось. И на выручку пришли, даже опять немного досрочно, весенние каникулы. Майскими цветами расцветал 1883 год – двадцать первый год его жизни. Как ни хорони себя в печали – жизнь шла, и душа таяла от зимней стужи. Забросив университетские конспекты, он поспешил вслед за отцом, в Литву.
Думал, отец полеживает где-нибудь на первом весеннем солнышке и пописывает свои книги, до которых стал охоч, или, належавшись, лепит очередного «Спасителя». Да, да, генерал ведь не всегда был генералом – и полковником, и даже того менее… о, Господи, каким-нибудь капитаном вроде Поликарпова, что столь дотошно описал Балканский поход. Его «Историей России для народного и солдатского чтения» зачитывалась вся армия; его «Голова Спасителя» и «Медаль статуи Спасителя» бывали даже на академических выставках. А если глины нет?.. Тогда уж картишки, непременно картишки. О, это такая страсть! Еще задолго до генеральства и свитских аксельбантов он ночи напролет резался с такими же сумасшедшими, как и сам. И поделом им, несчастным. Особливо слишком-то фанаберистым шляхтичам, которые продували не только лошадей и сабли именные, но и именья, дедовские. В одну из таких бешеных ночей майор Орловского полка Столыпин, спустив уже все наличное и насущное, вплоть до сабли дарственной, грохнул о залитый вином стол золотом бесценного портсигара – с гравировкой своего отца:
– Шановный пане! Ставлю родителя!
Орловский полк стоял тогда в Литве, на границе с Пруссией, которая никак не смирялась со своим положением, – быть под каблуком России. Господа офицеры квартировали в роскошном имении одного из отпрысков Радзивилла; хозяин, пан Гутковский, тоже майор того же полка, хоть и затесался по воле случая в русское воинство, но никогда не забывал о своих корнях, а потому фанаберия била через край. Будучи в громадном выигрыше, выйти из игры орловскому майору разрешал – добрый жест должен сделать сам выигравший, чтоб не добивать проигравшего. А тот разве мог пойти на бесчестье?.. Уж и сабля боевая, и конь, и чуть ли не портки орловские – все на кону стояло, лежало и просто мелом на зеленом сукне писалось. Что еще?..
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
