Завидев Гольнар в дверях, родители закричали так, будто увидели злого джинна. Поначалу девушка не разрешала прикасаться к ней. Отец схватил ее руки и держал, чтобы матушка смогла промыть раны. К своему ужасу, отец и матушка увидели, что в ее указательном пальце крепко, будто ноготь, торчит крупный черный шип. Когда матушка вытащила его, кровь из пальца начала бить фонтаном.
Отец девушки в ярости выбежал из дома. Через мгновение раздались звуки топора, разрубающего куст до сердцевины. С каждым ударом Гольнар дрожала все больше и в горестной ярости рвала на себе волосы. Матушка уложила ее в постель, где девушка пролежала несколько дней, рыдая в бреду и горячке.
По настоянию родителей через две недели она вышла замуж за юношу с козьими глазами. Молодожены поселились в одной из комнат дома мужниной семьи, и когда муж по вечерам возвращался домой, от него пахло кровью и дубильными смесями. Когда он приходил к Гольнар, она отворачивалась, вздрагивая от каждого его прикосновения. Вскоре она забеременела, родила ему сына, а за ним двух дочерей. Каждое утро она поднималась затемно, одевалась в старую одежду, одевала своих детей в поношенное платье, еще более истрепанное, чем ее. И не было у нее больше времени выращивать цветы, а проходя мимо сада, в котором цвел розовый куст, Гольнар закрывала глаза и вспоминала аромат роз, сладкий, как сама надежда.
Когда моя матушка окончила рассказ, я начала вертеться, чтобы лечь удобней и избавиться от колючей соломы, но это мне никак не удавалось. Было так неуютно, словно в ухо мне залетела пчела.
Матушка прикоснулась к моим щекам и спросила:
— В чем дело, доченька? Ты больна? Тебе грустно?
С моих губ слетел печальный стон, и я притворилась, что засыпаю.
— Я не знаю, зачем рассказала тебе эту историю. Она вылилась из меня до того, как я вспомнила, к чему она, — сказала матушка, будто размышляя вслух.
Я помнила сказки, которые рассказывала матушка в нашей деревне. Они никогда не беспокоили меня. Они всегда предсказывали мужа, который выстелит мою дорогу лепестками роз, а не того, что будет пахнуть гнилой воловьей кожей. Я никогда и не подумала бы, что повторю судьбу Гольнар, но сейчас, во мраке этой странной комнаты, этого странного города, сказка матери звучала как пророчество. Отец больше не мог защитить нас, и не было рядом человека, который стал бы нам опорой. Моя матушка была слишком стара, чтобы кто-нибудь захотел взять ее замуж, а у меня не было приданого. С первым появлением кометы все мои надежды на счастье были разрушены.
Мои глаза были открыты; в комнату пробирались лучи бледного света, и я увидела, что матушка смотрит на меня. Она выглядела напуганной, и я опечалилась за нее больше, чем за себя. Сделав глубокий вдох, я постаралась казаться спокойной.
— Мне было нехорошо, но теперь я почувствовала себя лучше, — сказала я.
В глазах ее появилось столько облегчения, что я поблагодарила Аллаха за силу, которую он дал мне, чтобы сказать сказанное.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Мы проснулись следующим утром, когда путешественники навьючивали своих мулов, чтобы отправиться в путь. Я не меняла свои черные шаровары и рубаху больше недели, и они стали жесткими от пыли и пота. На последние деньги мы сходили в хаммам неподалеку, где оттирали грязь и мыли волосы до тех пор, пока они не начали скрипеть. Затем мы совершили Великое Очищение, окунувшись в бассейн, в котором поместилось бы еще двадцать женщин. Мойщица терла мне ноги и спину, пока я не почувствовала, что усталость от долгого путешествия растворилась. Пока она работала, я разглядывала свои тощие бока, впалый живот, пальцы в мозолях, жилистые руки и ноги. В мечтах я представляла себя изнеженной, с округлыми, будто дыни, бедрами и грудью. Но это были просто мечты: моя фигура не изменилась, разве что лицо и руки, к моему ужасу, сильно потемнели после стольких дней пути.
После купания мы надели чистую черную одежду и шали и отправились искать Гостахама на площади Лик Мира, которую построил шах Аббас, объявив Исфахан своей новой столицей. Мы вошли через узкие ворота, за которыми, казалось, не должно быть ничего огромного и величественного. Но, ступив на площадь, мы застыли в изумлении.
— Вся наша деревня… — начала я.
…могла бы дважды поместиться на этой площади. Не зря люди называют Исфахан «половиной мира», — закончила матушка, которой пришла в голову та же мысль.
Площадь была такой большой, что люди казались фигурками с миниатюры. Минареты Пятничной мечети были такими тонкими и высокими, что, когда я смотрела на них, у меня начинала кружиться голова — казалось, их вершины скрывались за облаками.
Огромный купол мечети словно парил в воздухе; только рука Аллаха могла вести человека, сделавшего глину такой легкой! Ворота, ведущие к базару, были украшены фресками с изображением битвы; она казалась настоящей, словно воины сражались прямо перед нашими глазами. Каждый кусочек площади словно бросал вызов обыденности.
— Ханум, пожалуйста, проходите вперед! — раздался окрик позади нас — мужчина уважительно обращался к замужней женщине.
Мы извинились и отошли, чтобы пропустить его. Проходя, человек оглянулся и с улыбкой сказал:
— Первый раз здесь? До сих пор люблю наблюдать изумление на лицах приезжих.
Воистину изумление. На торцах площади находился лазурно-золотой дворец шаха Аббаса, его собственная мечеть с золотым куполом, который сиял, как крошечное солнце. На длинных сторонах располагались выход к Большому базару и Пятничная мечеть — место, которое должно было напоминать торговцам о честности.
— Власть, деньги и Аллах — все здесь, — оглянувшись по сторонам, сказала матушка.
— И чавгонбози, — добавила я, заметив стойки ворот для игры в конное поло на противоположных краях площади: такого расстояния было достаточно, чтобы проводить соревнования.
С одного из минаретов Пятничной мечети муэдзин начал созывать людей на молитву. Воздух пронизал его благозвучный, слегка носового тембра голос.
— Аллах Акбар! — возгласил муэдзин, и его голос несся над нами.
Пока мы шли по площади, я заметила, что многие здания выложены черепицей цвета ясного неба и солнца. Издалека Пятничная мечеть казалась голубой, но, подойдя ближе, я увидела, что ее оживляет вьющийся бело-золотой орнамент. Лазурно-золотые гирлянды обвивали купол шахской мечети цвета лимона. На арочных воротах, ведущих в мечети, распускались белые цветы из черепицы, казавшиеся звездами в закатном небе. Фасад каждого здания был украшен орнаментом. Казалось, лучший ювелир выбрал безупречную бирюзу, редчайшие сапфиры, ярко-желтые топазы и чистейшие бриллианты и собрал их в прекрасные узоры, переливающиеся всеми цветами и излучающие свет.
— В жизни не видела ничего прекрасней, — сказала я матушке, на минуту даже забыв о том горе, что привело нас сюда.
