Мартинес бросился на Мигеля. Конечно, этот баск был крупнее и выше Дэвида — хотя и он сам не был карликом, — но сейчас это совершенно его не заботило. Он слишком хорошо помнил, как его били в детстве. Он был сиротой. А люди сразу замечают в других слабость и ранимость. Чтоб им сдохнуть…
Он обхватил Мигеля за шею, пытаясь замахнуться и нанести удар кулаком. Но ничего у него не вышло. Это было равносильно попытке оседлать бешеного быка; здоровяк на мгновение замер, а потом повернулся всем телом и небрежно сбросил Дэвида на пол. Мартинес схватился за барный табурет, пытаясь подняться на ноги. Но тут же ощутил совершенно невыносимую боль: его ударили чем-то металлическим.
И когда на него уже обрушилась тьма, в самое последнее мгновение он успел понять: его двинули рукояткой пистолета.
4
Саймон Куинн расплатился с водителем, отпустил такси и сразу же посмотрел вдоль изукрашенной лепкой георгианской террасы. Сумка с ноутбуком оттягивала ему плечо.
То, что именно здесь находится место убийства, было слишком очевидно. Неподалеку были припаркованы два полицейских фургончика, у здания толпились офицеры отдела тяжких преступлений. Некоторые были в белых комбинезонах, в них полагается осматривать место убийства. Желто-голубая полицейская лента оплела фронтон высокого элегантного здания.
Саймон вдруг ощутил укол странного предчувствия. Детектив Сандерсон описал это убийство как некое… завязывание узлом. Что, черт побери, он имел в виду?
Саймона охватила нервозность, видимая невооруженным глазом: у него начали слегка дрожать руки. Он по долгу службы побывал на многих местах преступления — это было его журналистским хлебом, но это слово… завязывание? Очень странно. Тревожно.
Нырнув под полицейскую ленту, он на пороге дома столкнулся с молодым сержантом уголовной полиции Томаски. Это был новичок в отделе Сандерсона, бодрый лондонец польского происхождения. Саймон уже как-то раз встречался с ним.
— Мистер Куинн… — Томаски улыбнулся. — Боюсь, тело вам уже не увидеть. Ее только что увезли.
— Я приехал, потому что старший инспектор позвонил мне…
— Опять хочет, чтобы его имя появилось в газетах? — Томаски рассмеялся, глянув на ласковое осеннее солнце, но тут же умолк. — Думаю, он может показать вам несколько фотографий.
Да?
— Да. Весьма отвратительно. Я вас предупредил.
Томаски опирался рукой на противоположную сторону дверного проема, физически не позволяя журналисту войти в дом. За его рукой Саймон видел еще двух офицеров в комбинезонах, то входивших в какую-то комнату, то выходивших из нее; их голубые бумажные респираторы, опущенные с лиц, свободно болтались на резинках.
— Сколько лет было жертве?
Полицейский и не подумал убрать руку.
— Старая. Из Южной Франции. Очень старая.
Подняв взгляд к лепному фасаду здания, Саймон посмотрел направо, налево.
— Недурное местечко для старой леди.
— Верно. Должно быть, она была богата.
— Эндрю, можно мне войти?
Сержант Томаски почти улыбнулся:
— Ладно. Инспектор в комнате слева. Я просто хотел… подготовить вас.
Детектив убрал руку, позволяя Саймону войти внутрь. Журналист быстро прошел по коридору, пахнувшему пчелиным воском и увядшими цветами… а также химикатами, которые применяются при осмотре места происшествия.
Его остановил голос:
— Ее звали Франсуаза Гоше. Старая дева.
Это был Сандерсон. Его живое худощавое лицо выглядывало из-за двери комнаты в самом конце коридора.
— Инспектор! Привет!
— Не забыл прихватить блокнот?
— Нет, конечно. — Саймон извлек блокнот из кармана.
— Как я уже сказал, ее имя — Франсуаза Гоше. Никогда не была замужем. Была богата, жила одна… Нам известно, что в Британии она уже шестьдесят лет, близких родственников не имеет. И это все на настоящий момент. Хочешь взглянуть на место преступления?
— Да, если ты не намерен прямо сейчас отправиться куда-нибудь… перекусить, например.
Сандерсон с трудом заставил себя улыбнуться.
Они вошли в комнату. Детектив продолжил:
— Тело было обнаружено вчера, уборщицей. Эстонская девушка по имени Лара. Она до сих пор наливается водкой.
Они прошли в глубь гостиной. Офицер в белом комбинезоне и в респираторе отодвинулся чуть в сторону, чтобы мужчины могли все увидеть.
— Вот здесь ее и нашли. Прямо тут. Тело увезли только сегодня утром. Она… сидела вот тут. Ты готов взглянуть на фотографии?
Сандерсон протянул руку к небольшому пристенному столу. Взяв какую-то папку, он открыл ее и извлек пачку фотоснимков.
На первой фотографии была убитая женщина, полностью одетая, стоявшая на полу на коленях, спиной к ним. На ней были перчатки, что выглядело достаточно странно. Саймон сравнил снимок с интерьером перед собой.
Потом он снова посмотрел на фото. Под таким углом жертва казалась живой, как будто просто опустилась на колени, чтобы найти что-то под телевизором или диваном. По крайней мере, она выглядела живой — если смотреть не выше шеи.
Но изображение головы заставило Саймона вздрогнуть — то есть то, что убийца или убийцы сделали с головой жертвы.
— Что за…
Сандерсон протянул ему другую фотографию.
— Это сделано под другим углом. Взгляни.
На этот раз полицейский фотограф передвинулся на несколько дюймов в сторону, и на снимке было видно, что вся верхняя часть скальпа снята с головы женщины и наружу торчала белая окровавленная чаша черепа.
— А теперь посмотри сюда.
Сандерсон уже держал в руке третью фотографию.
Теперь фотограф запечатлел собственно снятый скальп — окровавленную путаницу смятой кожи и длинных седых волос, лежавших на ковре; в скальп была воткнута какая-то толстая палка — нечто вроде ручки от метлы. Седые волосы были плотно обернуты вокруг этой палки много-много раз, перепутанные и оборванные. Связанные узлом.
Саймон осторожно, очень осторожно вздохнул.
— Спасибо. Наверное.
Он окинул взглядом гостиную: кровавые пятна на ковре были до сих пор отчетливо видны. Было совершенно очевидно, как именно произошло убийство… дико, чудовищно, но очевидно. Кто-то заставил старую женщину опуститься на колени перед телевизором, а потом в ее длинные седые волосы сунули палку и начали эту палку поворачивать снова и снова, все туже наматывая на нее волосы, превращая их в один плотный узел крови и боли, вырывая корни из кожи головы, а когда, наконец, повернуть палку стало уже невозможно, сорвали скальп целиком.
Саймон взял одну из оставшихся фотографий. Снимок был сделан спереди, он показывал выражение лица женщины. Следующие слова вырвались у Саймона непроизвольно:
