— А то не видно, — протягивая руку к выключателю, ухмыльнулся Миша.
— Конечно, не видно. Лампадки-то не горят!
Лампадки ему…
Под потолком резко вспыхнул плафон — парень в углу дернулся, и спущенная с тетивы стрела, едва не поразив хозяина дома, хлестко впилась в стену, где и задрожала — противно так, словно оборвавшаяся на гитаре струна.
Ратников уж конечно не преминул воспользоваться сим обстоятельством: тут же метнулся в угол, ударил с ноги, а уж потом, не давая опомниться, схватил парня за подбородок да хватил головой об стену. Настолько зол был, что хотелось рвать, бить, убивать даже…
Выпущенный из враз ослабевших рук лук мягко упал на пол, а Михаил все не отпускал гостя, ударил об стену еще раз и еще… На, гадина, получай! На! На! На!!!
— Стой!!! — сбросив оцепенение, Маша подлетела к разъяренному мужу, повисла на руке…
— Нет… ну, я прошу… не надо! Ну, ты глянь только — он весь в крови уже!
Ага, в крови…
Едва только Ратников отпустил парня, как тот взвился, словно ракета, откуда и прыть взялась? Кабы Михаил не был столь опытен в подобных делах — ударил бы вот сейчас лбом в подбородок… Однако шалишь! Миша, чай, не в лесу найденный…
Уклонился, отпрянул, схватил со стола нож:
— А ну-ка потише!
Парень нехорошо осклабился:
— Вижу, хваток ты в делах ратных… Ниче! — он утер выступившую на губах кровь. — Ниче, посмотрим, как оно еще выйдет.
— Маша, звони участковому… Впрочем, я сам…
Не спуская с незваного гостя глаз, Михаил пытался придумать, как бы ему добраться до мобильника? Хотя что тут думать-то? Совсем уже с ума сбрендил — можно ведь просто послать за ним Машу!
— Принеси-ка мне телефон, милая. Он там, в комнате, в старой куртке.
А парень-то — настоящий бомж, бродяга! Босой, одежка явно с чужого плеча — теперь понятно, кто ограбил Афоню! — лицо… Господи, да он же совсем еще молодой, юный даже! Максимум лет шестнадцать-семнадцать, безусый еще, молоко на губах не обсохло, а туда же — грабить. Волосы грязные, спутанные, этакой соломенною копною… шея тонкая, да и вообще — весь в кости тонок. Однако жилистый, верткий. Глаза серые, злые — ишь, как зыркает… Вот снова поднял руку — утереть кровь. Что-то на запястье блеснуло… Браслет? Неужели серебряный? Тоже спер где-нибудь, паразит!
— Ты глазищами-то меня не сверли, — ехидно ухмыльнулся Миша. — Не просверлишь! Маша… ну, что ты? Он что, сделал с тобой что-нибудь?
— Нет… — супружница моргнула. — Мы просто говорили… Эй, отроче, откуда у тебя на руке такое?
— Мое!
— Я поближе посмотрю?
— Э, нет! — Ратников тут же выступил против такого явно не умеренного в данной конкретной ситуации любопытства. — Лучше не подходи к этому типу, милая…
Маша кивнула и снова посмотрела на парня:
— А ты брось!
— Да на… лови, жалко что ли? — Снятый с руки браслет полетел прямо в подставленные ладони. — Ох и светильники у вас… Аж глазам больно.
— Ничего, потерпишь…
Михаил тоже скосил глаза, рассматривая неожиданно изящную серебряную или из какого-то тускло блестящего металла вещицу. Браслетик оказался не простой — с рисунками в виде каких-то динозавров… нет, лучше сказать — драконов, ящеров…
— А браслетик-то наш, — тихо промолвила Марьюшка. — Точно — наш, новгородский. Вон и надпись — «Путята с Ильина». Верно, он и ковал.
— Это где ж такая улица? — Ратников задумчиво почесал затылок. — Случайно, не у Ильинской церкви.
— Не… — тут же отозвался парень. — Но рядом, на Славне.
— Славенский конец, значит, — Миша не преминул показать свое знакомство с историей средневекового Новгорода… знакомство более чем тесное…
— Да, Славенский! — в светлых глазах подростка вдруг вспыхнула какая-то непонятная надежда.
— А ты из кончанских, что ли? — уже кое о чем догадываясь, продолжал Ратников.
— Из уличанских… — парень улыбнулся.
Говорил он чисто по-древнему, по-новгородски, цокал — не «уличанских», а «улицанских»…
— А с Федоровского ручья знаешь кого-нибудь?
— С Федоровского?! Да у меня ж там Аграфена, тетка! У Козьмы-гребенника в приживалках!
— А вымол, пристань, от того гребенника Козьмы далече?
— Да рядом же!
Ратников пристально посмотрел прямо в серые глаза незнакомца:
— Значит, ты, отроче, Онуфрия Весло с вымола знать должен, и еще — Онисима Ворона.
— Знаю обоих!!! — обрадованно завопил парень. — С Онуфрием как-то за рыбой к Юрьевой обители плавали, а с Онисимом вообще дружки были…
— Ты сказал — были?
— Так я это… давно уже в городе-то не жил.
Улыбка у незнакомца оказалась очень даже обаятельной, веселой, и сразу стало видно, что вряд ли ему есть даже семнадцать… скорее — пятнадцать, четырнадцать.
— Боярин! Кажись, я тут наконец-то своих встретил! Не так? — отрок перекрестился — углядел-таки Николу Угодника.
Супруги переглянулись.
— Ну, похоже, что так, — осторожно промолвил Миша. — Не сильно я тебе приласкал-то?
— Да нет, боярин, — гость улыбнулся. — И посильнее бывало. Да и что сказать — я ведь первый начал. В хоромы твои вломился, боярышню, вон, напугал, обидел… Поделом!
— Да не обиделась я вовсе! — всплеснув руками, воскликнула Маша. — А испугаться — так и вообще не успела. Тебя как хоть звать-то?
— Олекса. Олекса Рыбин. Батюшка мой, Егорий Рыба, рыбак — на Федоровском вымоле знаменит был… пока не помер. Оттого-то и я там всех почти знаю.
— Ну, ты вставай-ка, Олекса. Садись с нами, поешь.
— А вот от этого не откажусь! — Олекса снова улыбнулся — радостно и светло. — Клянусь Михаилом Архангелом, с утра крошки во рту не было. Дожди пошли, костерок не развести, даже с огнивом местным, чудным, а рыбу сырую есть — сыроядец я, что ли?
— Огниво? — ухмыльнулся Миша. — Это ты про спички, что ли?
— Про что?
Подросток поднялся на ноги, и Маша ринулась собирать на стол. Ратников тут наконец разглядел и валявшийся на полу самодельный лук с зеленой тетивой-леской, и вытесанные явно из рейки стрелы.
— Ну, ты садись, садись… Руки вон вымой — рукомойник в углу, водицы не жалко.
— Благодарствую, боярин.
Парнишка поклонился… и в этот момент в окна попали с улицы длинные хваткие лучи — фары!
— И кого еще это несет, на ночь-то глядя? — всматриваясь в ночную мглу, негромко протянул Ратников. — «Семерка», что ли? Ну да, со спойлером… вон она, остановилась. Ха! У Эдьки Узбека такая! У них у всех, Узбеков, «семерки»… Маша! — Михаил принял решение тут же. — А ну-ка спрячь-ка нашего гостюшку… ну хоть в дальнюю комнату уведи… Олекса! А ну-ка спрячься!